Первое десятилетие XXI века вызвало к жизни целый круг новых понятий, в которых как в фокусе отражен переходный характер нашего времени. Одни характеристики звучат довольно мажорно (информатизация, глобализация, тонкие технологии), другие же являются отражением испуга и растерянности перед глобальными вызовами современности (международный терроризм, мировой финансовый кризис, надвигающийся экологический кризис и др.).

Надежды многих людей, как это было на протяжении всей эпохи Нового времени, на разрешение многих, если не вообще всех проблем связаны с развитием науки и техники, что обозначается понятием сциентизм. Другая же значительная часть населения Земли видят в развитии науки и техники чуть ли не главную причину всех сегодняшних бед; это настроение выразилось в концепции антисциентизма. Противостояние этих тенденций обнаружилось уже в середине XIX века и выразилось, особенно в течение XX века, в широчайшем распространении разнообразных суеверий и мифов, особенно таких, которые в целях увеличения популярности используют фрагменты соответствующим образом препарированного научного знания.

В нашей стране эта проблема приобрела особую актуальность на рубеже 1980–1990-х годов: ликвидация идеологических запретов с одной стороны открыла невиданные ранее возможности свободного духовного и интеллектуального развития, с другой же стороны, инициировала стремительное заполнение образовавшегося духовного вакуума шумно рекламируемыми суррогатами массовой культуры и развязывания настоящей псевдодуховной вакханалии. Для того, чтобы понять истоки и природу этих явлений необходимо хотя бы в самых общих чертах проанализировать взаимодействие науки, философии и религии, которое порождает специфические типы информации — научные картины мира (НКМ) и псевдонаучные мифы (ПНМ). Именно эти информационные феномены, играющие главную роль в формировании «образов мира» в массовом сознании, и составляют предмет настоящей работы.

Часть 1

Характер современной техногенной культуры в огромной степени определяется достижениями естественных и технических наук. Знание о физическом мире, претендующее на статус научного, должно удовлетворять целому ряду требований и, прежде всего, требованиям объективности и эмпирической проверяемости. В силу методологической ограниченности науки в каждый конкретный период времени научное знание всегда фрагментарно — ни отдельный человек, ни всё человечество в целом не могут знать всё. В тоже время всегда и везде человек стремился создать целостное представление о мире, с точки зрения которого он мог бы ответить на вопросы о сущности бытия в целом, о месте человека в нём и, самое главное, о смысле конечной физической жизни. Именно поэтому во всех культурах возникали картины мира (КМ), представляющие собой целостные образы мира, формирующиеся в результате обобщения и интерпретации больших совокупностей знаний о реальности с точки зрения того или иного мировоззрения. Сами мировоззренческие принципы в явном виде формулируются, фиксируются и могут быть подвергнуты логическому анализу в рамках философии.

Однако, отдельным человеком то или иное мировоззрение принимаются на веру, то есть оно является выражением той или иной веры данной конкретной личности и, таким образом, является по-существу религиозным феноменом. На стыке философии и естествознания формируются так называемые концепции естествознания, наиболее масштабной формой которых, являются естественнонаучные картины мира (ЕНКМ). В современной концептуальной сфере сосуществуют три КМ, в основе которых находятся три различные мировоззренческие позиции: атеизм, креационизм и пантеизм. Таким образом, собственно научное знание наиболее объективно, но при этом фрагментарно, может быть использовано в технико-технологических целях, но непосредственно не приспособлено для решения экзистенциальных смысловых вопросов человеческой жизни. Философские же интерпретации научного знания, осуществляемые с точки зрения тех или иных мировоззренческих позиций, порождают картины мира, отличающиеся целостностью, но с точки зрения достоверности, представляющие собой лишь более или менее правдоподобные гипотезы. Формирование картин мира на основе совокупности именно научных данных характерно, прежде всего, для европейской культуры.

Направленность и методология познавательной и творческой деятельности человека, в частности — цели, методы и характер интерпретаций результатов философского и научного познания, в конечном счете, всегда определялись мировоззренческими особенностями той или иной культуры или эпохи. Возникновение и развитие философии и научного естествознания как автономных и самоценных форм познавательной деятельности было обусловлено специфическими чертами античной культуры в целом, и особенностями её мировоззренческой сферы — в частности [1,2]. Именно в Греции на рубеже VII–VI веков до н. э. складывается уникальная совокупность общекультурных, мировоззренческих и социально-политических условий, которая и сделала возможным возникновение философии в европейском понимании, а, начиная со 2-й пол. V в. до н. э. (то есть, с работ Гиппократа) — и научного естествознания. Отсутствие жесткой религиозной догматики, появление первых демократий, наконец — общая жизнерадостная ментальность, проявившаяся с таким блеском в шедеврах античного изобразительного искусства и литературы, создавали атмосферу, благоприятную для свободомыслия и совершенно необходимую для существования и эффективного развития философии и науки. Именно в древней Греции появляются первые целостные одновременно философские и научные в современном значении этого слова картины мира, созданные усилиями Пифагора и Аристотеля и их школ.

Пантеистический характер античного миросозерцания предопределял, с одной стороны, резкое противопоставление Божественного Космоса — Земле, а с другой стороны, — резкое разграничение естественных (существующих независимо от человека) и искусственных (создаваемых человеком) объектов и процессов, что обуславливало структурные отношения внутри научного знания совершенно не похожие на отношения между ними в современном естествознании. С точки зрения аристотелевской КМ весь комплекс человеческих знаний разделяется на три области, изолированные друг от друга жесткими границами. К первой области относились философия (метафизика), математика и астрономия, понимаемые как науки, предметом которых являются вечные законы Божественного Космоса, ко второй — физика — комплекс знаний о явлениях земной природы, к третьей — механика (техника) — совокупность прикладных знаний. Причём базисом физики Аристотеля была биология (а не механика, как в классическом или современном естествознании), что было прямым логическим следствием пантеистического характера этой НКМ. Главную цель науки и философии Аристотель видел в постижении первопричины и конечной цели всего сущего — Космического Ума [3]. В познавательном приобщении человека к Божественному началу Космоса он видел путь наиболее полного раскрытия, реализации человеческой природы, в чем и заключался, по его мнению, смысл жизни. Цель естественно — научного познания — физики — Аристотель видел в познании эйдосов или форм — идеальной сущностной основы природных объектов и явлений, которые в современной науке называются законами природы. Иными словами он предлагал вполне современное понимание цели естествознания.

Однако с точки зрения Аристотеля физика занимает подчиненное положение по отношению к философии и является подготовкой к последней. Познание эйдосов природных явлений должно было постепенно возводить ум исследователя к познанию «перводвигателя» — Космического Ума. Поэтому, несмотря на подчиненное положение физики, Аристотель придавал первостепенное значение эмпирическому изучению природы. Техника же — сфера искусственного — рассматривалась им только с точки зрения её практической пользы, но не воспринималась как возможный инструмент исследования природы — сферы естественного. Этим и объясняется чисто созерцательный характер аристотелевской методологии познания, краеугольным камнем которой было наблюдение, а основным типом научного результата — теория (в переводе с греч. — созерцание).

Распространение христианства приносит в античную культуру совершенно новый мировоззренческий принцип — идею творения мира Богом. Мир понимается как абсолютно иноприродное Богу бытие, поврежденное в результате грехопадения человека. Это учение, изложенное в Библии в первых главах книги «Бытие» стало основой креационной картины мира, развитой целой плеядой выдающихся мыслителей, особенно в трудах Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Максима Исповедника и Иоанна Дамаскина. Концепция творения мира содержала мировоззренческие предпосылки, которые позднее — в эпоху Возрождения и Нового времени позволили упразднить систему разграничений между различными областями знания, характерную для аристотелевской картины мира [2,4].

Логика новоевропейского креационизма состояла в том, что если Бог творит мир как иноприродное ему бытие, а человек, созданный по образу и подобию Бога — творит культуру (в том числе — технику), как бытие иноприродное ему самому, то между понятиями естественное и искусственное не должно быть непроходимой пропасти. Бог творит мир в каком-то смысле так же, как часовщик делает часы — эта мысль, сформулированная Р. Декартом в XVII веке, и привела к смене базиса в физике — вместо биологии этим базисом становится механика.

Другая не менее важная мысль заключалась в невозможности непосредственного познания Божественных идей поврежденным грехопадением человеческим разумом. Однако по мысли основоположников философии и науки Нового Времени, раз мир в целом не является одушевленной системой, то есть организмом, то он является механизмом. Этот вывод, сформулированный Р. Декартом, снимал препятствия и этического, и гносеологического характера для осуществления экспериментального исследования природы. Подобно тому, как человек может познать устройство часов, не обращаясь непосредственно к создавшему их мастеру, а, разобрав часовой механизм и анализируя взаимодействие его частей, так и ученый может познать замысел Творца путем проникновения в механизм природных явлений. Таким образом, религиозно осмысленная цель естествознания, сформулированная еще в IV веке Василием Великим: «Цель науки состоит в познании Бога через рассматривание Его творений» трансформируется в европейском философском рационализме в программу экспериментального исследования природы. Довольно ясные очертания этой программы видны уже в позднее средневековье у Р. Бэкона и У. Оккама. Лидером науки и источником методов и аналогий для всего естествознания становится механика, использующая в качестве своего языка математику. Основой эмпирической методологии познания становится эксперимент, а научные теории постепенно начинают восприниматься в качестве моделей, позволяющих более или менее удачно истолковывать научные факты. Такое конструктивистское понимание сущности научной теории особенно характерно для современной физики. Таким образом, именно креационизм сформировал необходимые мировоззренческие предпосылки для возникновения науки современного эмпирико-конструктивистского типа.

Отношение человека к миру в христианской культуре предопределялось двумя неразрывно связанными идеями, выраженными еще в Ветхом Завете. С одной стороны, мир понимался как дом, заранее созданный Богом для человека, Божий дар, который получился «хорошо весьма» (Быт. 1:31). Смысловым центром мира был Эдемский Сад, который человек, согласно заповеди Творца, должен «возделывать и хранить» (Быт. 2:15). С другой стороны, констатируется поврежденность мира в смысле изменения его онтологических свойств после грехопадения первых людей, самым главным следствием которого стала смерть, тление: «Проклята земля за тебя» (Быт. 3: 17). «Одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть». (Рим. 5:12). Онтологическим же условием преодоления падшего состояния человека и мира является обещанный в Ветхом Завете приход Мессии, о котором повествуют Евангелия Нового Завета и который зафиксирован в христианском догмате о Боговоплощении.

В эпоху Средних веков главный акцент в христианском миросозерцании приходился на сознание человеческой греховности и поэтому на первый план выступала экзистенциальная задача спасения души, а не преобразование природы. Поэтому темпы развития науки в целом и естествознания в частности в эпоху Средних веков, да и в эпоху Возрождения были весьма незначительны. Таким образом, это явление объясняется особенностями системы ценностей и жизненных приоритетов людей этой эпохи. Культура Средних веков часто характеризуется термином теоцентризм. Это предполагает, что конечный смысл временной физической жизни человека понимается как приготовление к смерти, то есть к переходу к бытию вечному. Как известно, любая религия порождает определённую картину мира. Христианство в конкретных исторических условиях эпохи Средних веков на основе достижений античной науки выработало собственную НКМ, поскольку новое мировоззрение нуждалось в наиболее достоверных сведениях о мире. Однако для достижения собственно концептуальных целей с точки зрения мыслителей той эпохи уже имеющихся знаний о мире было вполне достаточно для построения целостной НКМ. С точки зрения этой, НКМ уже можно было ответить на экзистенциальные вопросы. Более же подробное исследование деталей строения и функционирования физического мира воспринималось как излишняя и необязательная трата времени и сил человека, которые он мог бы направить на цели своего спасения в вечности. Именно в этом и заключалась главная причина того, что в эпоху теоцентризма темпы развития науки были незначительны [2]. Таким образом, средневековая креационная НКМ возникла в результате переинтерпретации достижений античной науки с точки зрения креационного мировоззрения и выполняла, главным образом, мировоззренческую и педагогическую функции. Незначительные же темпы развития научного естествознания в эту эпоху объясняются, главным образом, специфическими особенностями системы жизненных ценностей и приоритетов этой эпохи.

Сложный комплекс религиозных и социокультурных процессов, происходивших в христианском мире, привел в XI веке к разделению христианства на католицизм и православие, а в XVI веке — к реформации. Протестантизм, противопоставивший Священное Писание Священному Преданию и упразднивший большую часть Таинств Церкви инспирировал переворот в понимании жизни отдельного человека и общества в целом. Протестантское мировоззрение ставит во главу угла активно-преобразовательное отношение человека к миру, интерпретирует профессиональную деятельность как религиозное служение, индикатором успешности которого считается экономическое процветание [5,6]. Философским манифестом, новой теоретической программой развития общества стал «Новый Органон» Ф. Бэкона — основоположника философии эмпиризма. Именно эта философия сформулировала новую цель науки — достижение практически полезного знания о мире, которое давало бы человеку власть над ней.

Бурное развитие естествознания и техники, начавшееся именно в Англии и охватившее, прежде всего, протестантский, а позднее — и западно-европейский мир привело на рубеже XVIII–XIX веков к промышленной революции, то — есть переходу от ремесленного и мануфактурного типа производства — к индустриальному, а на рубеже XIX–XX веков — к так называемой «великой революции в физике» и научно-технической революции. Наука и техника переосмысливаются как ведущие производительные силы общества и, следовательно, как сфера приоритетных экономических интересов и начинают определять лицо современной техногенной цивилизации. То есть, появление экспериментального естествознания как базы научно-технического прогресса (НТП) было обусловлено вытеснением пантеистического миропонимания креационной картиной мира, которое происходило в процессе христианизации Европы, а её специфическое истолкование в протестантизме, привело, в конечном счете, к формированию современной техногенной цивилизации со всеми ее положительными и отрицательными сторонами [5–7].

Таким образом, во II тысячелетии н. э. происходит всё более быстрыми темпами обмирщение и секуляризация европейской культуры, что приводит к существенному изменению системы ценностей. Теоцентризм Средних веков сменяется антропоцентризмом эпохи Возрождения и Нового времени. Именно в эту эпоху во всей полноте и проявились эвристические возможности креационизма.

Этот принцип позволил решить несколько основополагающих задач, что и привело, в конечном счёте, к возникновению науки современного типа.

Во-первых, креационизм позволил обосновать основную цель науки как познание законов природы исходя из представления о Боге — творце как законодателе. Понятие «закон», которое в античную эпоху применялось исключительно в юридической сфере, было спроецировано в качестве метафоры на область физического мира. Сам мир стал рассматриваться как разумно созданный механизм, в который «вложены» Творцом законы природы, в соответствии с которыми он и функционирует, подобно тому, как инженер или конструктор воплощает свой изобретательский замысел «в металле».

Во-вторых, креационизм позволил обосновать адекватность экспериментального метода в естествознании, исходя из интерпретации мира как искусственной системы, то — есть разумно созданного механизма, который можно разбирать и собирать.

В-третьих, креационизм, отбросив систему иерархических представлений о мироздании, характерных для аристотелизма, выработал новые отношения между науками. Астрономия становится частью физики, базисом физики становится механика, а математика начинает восприниматься как универсальный язык естествознания. Слова Г. Галилея о том, что «Бог написал законы природы на языке математики» ознаменовали новый этап в программе математизации науки, инициированной ещё Пифагором, выразившим идею математической организованности космоса в знаменитых афоризмах «Всё есть число» и «Числа правят миром».

В-четвёртых, был существенно переосмыслен сам характер конечного результата научного исследования. Если с точки зрения Аристотеля высшей формой научного знания является теория, то с точки зрения Ф. Бэкона конечным результатом научного исследования должно быть изобретение, то есть знание, превращённое в практически полезную форму. Это и послужило, в конце концов, основой для возникновения модели научно-технического прогресса.

В-пятых, с точки зрения креационизма был дан ответ на вопрос, почему именно человек, а не какое-либо другое живое существо может познавать законы природы и создавать технику. Исходной точкой для этого ответа была идея о том, что только человек создан по образу Творца и только он получил от Него повеление «Хранить и приумножать Эдемский Сад», то есть создавать культуру. Только человек в отличие от любого другого живого существа не просто приспосабливается к окружающей среде, а активно преобразует её, создавая культурную среду.

Таким образом, именно креационизм и создал те мировоззренческие предпосылки, благодаря которым возникло научное естествознание современного типа, то есть экспериментальное, математизированное, нацеленной на познание законов природы и создание на этой основе техники, то есть на стратегию научно технического прогресса.

Итогом развития европейского естествознания за период XVII–XIX веков стала классическая НКМ, которая по своему мировоззренческому характеру была креационной. Усиление секуляризации культуры, выразившееся, в частности, в появлении и широком распространении в XIX веке чисто атеистических философских систем, особенно марксизма, привело к формированию атеистических НКМ. Наиболее разработанной формой этих НКМ в этот исторический период стал диалектический материализм К. Маркса — Ф. Энгельса. Эта КМ возникла в результате переинтерпретации достижений европейской науки эпохи Нового времени с позиций атеистического мировоззрения.

Начавшаяся на рубеже XIX–XX веков великая революция в физике, переросшая в великую революцию в естествознании, привела к пересмотру целого ряда парадигмальных идей классической науки, но указанные выше фундаментальные характеристики сохранила и усилила в ещё большей степени. Одновременно, дальнейшее распространение атеизма в первой половине XX века, а также новый всплеск популярности неоязычества в форме оккультизма, привели к современной ситуации мировоззренческого плюрализма в концептуальной сфере, то есть к одновременному сосуществованию всех трёх логически возможных типов НКМ — креационной, пантеистической и атеистической.

Вторая половина XX века ознаменовалась крупными научными открытиями, которые вновь изменили ситуацию в концептуальной сфере. Открытие эффекта «тонкой подстройки» Вселенной и формулировка антропного принципа, осуществление программы изучения Туринской плащаницы и появление синдологии, формулировка понятий «генетический Адам» и «генетическая Ева» в генетике, целый ряд открытий в археологии и других областях науки побудили многих исследователей пересмотреть свои мировоззренческие ориетиры. Кризис же атеизма и процессы религиозного возрождения, наблюдаемые в настоящее время в целом ряде регионов мира, вновь привели к резкому росту интереса к креационизму и придали мощный импульс дальнейшей разработке современной креационной НКМ.

Часть 2

Наряду с научным знанием и НКМ широкое распространение в современной культуре получили так называемые псевдонаучные мифы (ПНМ) которые представляют собой информацию, создаваемую для достижения не познавательных, а идеологических, политических, коммерческих и иных посторонних целей, то есть для манипулирования сознанием людей. Эта информация характеризуется не истинностью, а правдоподобием и представляет собой по существу результат фальсификации научного знания. Особенно широкое распространение в современной культуре получили оккультные ПНМ. Слово «occultus» в переводе с латыни означает «тайный», «сокровенный». Термином «оккультизм» в настоящее время обозначается широкий спектр религиозно-философских учений, связывающих понимание смысла жизни, как правило, с раскрытием сверхчувственных способностей человека. Современный оккультизм в отличие от мистических учений древнего мира или средних веков, сохраняя свою мировоззренческую сущность, старается придать видимость достоверности своим доктринам с помощью манипулирования достижениями современного естествознания (прежде всего — биофизики) и тем самым придать себе респектабельность в глазах неискушенного в тонкостях науки и философии человека.

Анализ псевдонаучной мифологии позволяет увидеть, что её философскую основу составляют две взаимосвязанные идеи, определяющие в огромной степени характер мировосприятия в современной европейской культуре: эволюционизм и гедонизм как в атеистической, так и в пантеистической интерпретации. Идея эволюции — философская (а не научная) по своей природе и мировоззренческим функциям и религиозно-пантеистическая по своему происхождению была естественным для языческих культур способом истолкования истории мироздания. Все необозримое множество языческих теои космогонических представлений являются вариациями одного и того же сюжета, согласно которому некое неопределенное одушевленное первоначало (Парабраман — в браманизме, Хаос — в античной мифологии, апейрон — в философии Анаксимандра, Природа — в философии Спинозы, Мировой Дух — в философии Г. Гегеля, Космос — в философии космистов XIX–XX веков: Н. Федорова, К. Циолковского, а также в теософии Е. Блаватской и антропософии Р. Штайнера, в бесчисленных новомодных йогах Н. и Е. Рерихов, С. Вивекананды, Шри Ауробиндо и т. д. и т. п.), подчиняясь роковой необходимости, порождает (эманирует) последовательно усложняющуюся иерархию богов и божеств (сефиротов, космических духов, высшие формы разума и т. д.), которые на определенном этапе этой космической эволюции дают начало Земле и населяющему ее человечеству.

В эпоху распространения христианства, опирающегося на представление о творении мира единым Богом, эволюционизм оттесняется в «духовное подземелье», где становится теоретической основой различных мистических учений (гностицизм), магических практик (алхимия, астрология) и тайных обществ (розенкрейцеры и др.). В эпоху Нового времени эти идеи возрождаются и получают широкое распространение, прежде всего, в протестантских странах, то есть там, где отступление от первоначального христианства достигло наибольшей степени — в Германии, Голландии и Англии. Именно в протестантском мире в XVII веке начался новый виток распространения пантеизма и деизма, XVIII–XIX веках сформировался чистый атеизм, а в XX веке — сатанизм. Таким образом, главной причиной распространения оккультной псевдонаучной мифологии является обмирщение культуры.

Чрезвычайно показательным является тот факт, что эволюционные идеи используются в целях моделирования принципиально ненаблюдаемых процессов (история Вселенной, геологическая история Земли, биосферы и т. д.), а также истолкования проблем, непосредственно затрагивающих жизненные интересы человека (проблема происхождения человечества, направления и смысла его истории, смысла человеческой жизни), которые относятся к сфере философской антропологии. История философской мысли показывает, что ни пантеизм, ни атеизм не позволяют логически непротиворечиво разрешить проблемы соотношения свободы и необходимости, добра и зла, а потому не способны дать внятный удовлетворительный ответ на вопрос, существует ли какой-либо объективный надиндивидуальный и, в то же время, личностно значимый смысл человеческой жизни и в чем он заключается [9–11].

С точки зрения обоих миросозерцаний абсолютным законом всего происходящего в мире является мировая необходимость, которая выступает под разными наименованиями (рок — в античной мифологии и философии, всеобщие законы диалектического развития — как в философском пантеизме И. Фихте, Ф. Шеллинга и Г. Гегеля, так и в диалектическом материализме К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина, законы космической эволюции — в оккультных тео- и антропософских «тайных» доктринах и «космических» философиях). Фаталистическое миропонимание фактически обессмысливает поиски личностного смысла жизни, выходящего за рамки повседневного жизненного опыта человека и ставит его перед выбором или стоической или гедонистической программы осуществления жизни.

Естественно, что в секуляризированном безрелигиозном обществе абсолютное большинство людей сознательно (а чаще всего — бессознательно) видят смысл жизни главным образом в достижении сиюминутных наслаждений, что определяет всю систему жизненных ценностей и целей. Это понимание было логически последовательно сформулировано еще в античной Греции Аристиппом — основоположником киренской школы, а позднее — Эпикуром. Отошедший на второй план в эпоху средних веков эпикуреизм возрождается по мере секуляризации европейской культуры и получает в наше время небывалое за последние полторы тысячи лет распространение. Многочисленные концепции социального прогресса, начало которым было положено еще в XVII веке Ф. Бэконом и развиваемые позднее французскими просветителями (особенно Ж.А. Кондорсе, который ввел в словоупотребление само понятие «прогресс») и другими «пророками» «золотого века» (как бы он ни назывался — эпоха Абсолютного Духа (Г. Гегель), научный коммунизм (К. Маркс), ноосфера (В.И. Вернадский, П. Тейяр-де-Шарден и современные «космисты»), постиндустриальное общество (Р. Арон) и т. д. и т. п.) ставят по существу одну и ту же цель — создание исключительно человеческими силами процветающего (главным образом, в материальном отношении) общества, рая на Земле без Бога, который должен наступить в результате направляемой (кем и как ?) эволюции человечества. (В раннем христианстве идея тысячилетнего Царства Бога на Земле составляла содержание одной из распространенных ересей — хилиазма). Весьма показательно, что Ч. Дарвин в своей автобиографии «Воспоминания о развитии моего ума и характера» открыто указал на главный источник своего вдохновения: «Вряд ли я в состоянии понять, каким образом кто бы то ни было мог желать, чтобы христианское учение оказалось истинным. Это учение отвратительно» [Цит. по 12, с.30]. При всех внешних различиях между пантеизмом и материализмом существует глубинное родство. Во-первых, атеизм также как и пантеизм является религиозным феноменом, так как в него можно только верить, но невозможно предметно доказать. Во-вторых, как отметил еще в первой половине XX века известный русский философ Н.О. Лосский, последовательный доведенный до логического завершения материализм приводит к совершенно абсурдным выводам и, тем самым, разрушает сам себя. Поэтому он проявляет тенденцию к более или менее открытому сближению с пантеизмом [13].

Показательно, что сразу после победы Октябрьской революции 1917 года, осуществленной под знаменем воинствующего материализма и атеизма, возникло мощное оккультно-гуманистическое течение биокосмистов, провозгласивших лозунг «пролетариат — победитель буржуазии, смерти и природы». Социалистическая революция рассматривалась этими гуманистами, к которым относились А. Гастев, В. Хлебников, А. Толстой, А. Ефремов и др., как начало онтологического переворота, который, в конечном счете, пересоздаст не только человеческое общество, но и мироздание в целом. Они жаждали достижения личного бессмертия — одни на путях традиционно понимаемого НТП, другие — в результате интеграции науки и техники с оккультно-магическими практиками [14]. Одним из основоположников философии космизма был Н.Ф. Федоров — автор «Философии общего дела» — фактически пророчества о развитии науки и техники XX века [15]. Центральная идея этой философии — ярко гуманистической по своему пафосу (и оккультно-антихристианской по существу) заключается в том, что человечество для достижения царства справедливости и счастья на Земле должно бросить все силы на достижение личного физического бессмертия человека и «воскрешения предков» при помощи сбора и использования информации о ранее живших людях, предположительно записанной на входивших в состав их тел атомах, рассеянных после их смерти в Космосе. Эта, на первый взгляд, бредовая идея по существу предвосхищает широко обсуждаемые в настоящее время экспериментальные программы по клонированию живых организмов и человека.

Другая идея Н.Ф. Федорова — о необходимости освоения космического пространства для расселения «воскрешенных предков» на рубеже XIX–XX столетий была с энтузиазмом воспринята ближайшим его учеником — К.Э. Циолковским и развита не только в его «космической» философии, но и в технических проектах «космических поездов» (послуживших прообразами для многоступенчатых космических ракет) и реактивного двигателя [16]. Думали ли конструкторы космических кораблей (а тем более — политики, принимавшие решение о финансировании этих проектов) о грядущей «квартирной проблеме» «воскрешенных покойников» и грезили ли они, подобно К.Э. Циолковскому о встрече с «братьями по разуму» во Вселенной, совершенно не важно, так как в настоящее время является несомненной практическая продуктивность этих мечтаний. Однако нельзя не обратить внимание и на другую сторону этих проектов. Программа селекции человечества, направленная на создание новой высшей космической расы и понимаемая как необходимый этап направленной космической эволюции, предвосхитила известную биологическую по форме и оккультную по своим мировоззренческим истокам теорию рас, явившуюся концептуальной основой изуверских экспериментов на людях в гитлеровской Германии.

Примечательно, что во второй половине XX века эта же идея (правда, по-другому реализуемая) становится программной целью в деятельности целого ряда новых религиозных движений (например, достижение некоторыми избранными физического бессмертия в ассоциации «Пламя» [17] и др.). Уверенность К.Э. Циолковского в том, что пространство вокруг нас наполнено невидимыми разумными формами космической жизни, его увлечения областью явлений, которые в современной оккультной и псевдонаучной литературе именуются паранормальными (а в христианской аскетике — бесовщиной) получили в настоящее время необычайную популярность. Эти идеи составляют предмет современной псевдонауки — уфологии, которая занимается в основном сбором информации о наблюдениях НЛО и «инопланетян». Примечательно, что методы, используемые уфологами, чаще всего не имеют никакого отношения к инструментальной физике и заимствуются из арсенала психологии (например, получение информации о «контактах» от людей, погружаемых в гипнотический сон).

Несомненно, что такие корифеи науки XX века, как К.Э. Циолковский, В.И. Вернадский или И.Р. Пригожин, являющиеся в тоже время крупнейшими идеологами эмпирически недоказуемого, а потому и мифологичного «глобального эволюционизма», искренно стремились осуществить универсальный синтез человеческого знания во благо грядущих поколений людей и в этом видели практическое осуществление своего понимания смысла жизни. Однако не секрет, что намеренная злостная спекуляция именами известных ученых и философов, безответственное жонглирование наукообразной терминологией быстро превращают эти концепции в агрессивно-действующую псевдонаучную мифологию. Например, современная концепция «глобального эволюционизма» использует понятийный аппарат синергетики — науки о процессах самоорганизации в открытых системах [18]. Следует, однако, заметить, что недопустимо отождествлять понятия самоорганизация и эволюция. Например, установление макроскопической упорядоченности среды в специфических условиях энерго- и массообмена (вихревые явления, ячейки Бенара, автоколебательные реакции и др.) вряд ли корректно использовать в качестве аналогий для таких гипотетических «макроэволюционных» процессов, как образование новых биологических таксонов (видов, классов и т. д.) или превращение популяции обезьян в человеческое общество, а также в целях истолкования исторического процесса и «эволюции» нравственности (?!) [19, с. 58 — 61]. (Возникает впечатление, будто авторы живут не в реальном мире, а в башне из слоновой костикости, если учесть, что до XX века не происходило мировых войн, а до XXI века никто не слышал о международном терроризме). Один из главных идеологов современного глобального эволюционизма — И. Пригожин в своей популярной книге «Порядок из хаоса» в частности пишет: «Поскольку окружающий нас мир никем не построен (!), перед нами возникает необходимость дать такое описание его мельчайших «кирпичиков», которое объясняло бы процесс самосборки» [18, с.47–48]. Но это мировоззренческая догматическая позиция атеиста, который задался целью построить собственный вариант эволюционной картины мира, а вовсе не научный вывод физика! Таким образом, между научными картинами мира и квазинаучными мифами не существует четкой формально определимой границы. Типичные же ПНМ создаются не в надежде открыть новый метод достижения «высшей истины» на основе «синтеза» науки, философии и религии (все это уже было в астрологии и алхимии), а с жестко прагматической установкой их авторов на сознательное ошельмовывание людей с целью извлечения финансовых выгод, а также удовлетворения безумной жажды власти. Одним из самых ярких примеров тому является «Дианетика», которую ее автор — Л.Р. Хаббард определял как «современную науку душевного здоровья». Правда согласно свидетельству его сына, большая часть трудов его знаменитого отца была создана в состоянии наркотического опьянения [20, с.120]. Тем не менее, это не помешало Л.Р. Хаббарду добиться впечатляющих финансовых достижений.

Истинная цель и источник вдохновений Л.Р. Хаббарда обнаруживаются в одном из высказываний, которое можно поставить в качестве эпиграфа ко всей его деятельности: «Делайте деньги, делайте деньги, делайте больше денег, делайте ещё больше денег, заставляйте других работать, чтобы и они производили для вас деньги» [21, с.107]. Методология же достижения этой цели была четко сформулирована Л.Р. Хаббардом на съезде американских писателей в Нью-Джерси в 1949 году: «Писать, чтобы получить пенс за слово, смешно. Если человек действительно хочет получить миллион долларов, то лучший способ — это основать свою собственную религию» [21, с.107]. Практической апробацией социальных программ, выработанных на основе обсуждаемых концепций, стали не только тоталитарные режимы XX века — атеистического (советский социализм) или оккультного (германский фашизм) толка, но и деятельность многочисленных тоталитарных сект и оккультных течений, ставших к концу II тысячелетия влиятельным социокультурным и, даже — политическим феноменом [17, 20].

Однако идея эволюции проложила дорогу в жизнь не только масштабным социальным утопиям нового типа, но и воплотилась в огромном разнообразии стратегий «духовой эволюции личности» и «методов гармонизации сознания». Уже к концу XVII века в протестантских странах обнаруживаются симптомы нарастающего глубочайшего духовного кризиса, охватывавшего главным образом благополучные в имущественном отношении и более образованные (и секуляризированные) слои населения. Распространение разнообразных душевных расстройств, неврозов, стрессов, депрессий, а также увеличение количества людей, испытывавших ощущение неудовлетворенности жизнью, обнаружили глубинные (и глобальные для этой культуры) негативные изменения общего психологического климата. В культуре, которая, казалось бы, стала воплощением полной и окончательной победы рационального рассудочно-логического начала, обусловившего наступление эпохи научно-технического прогресса, свидетельством которого стали прагматизм английского эмпиризма, абстрактная логичность немецкой классической философии и, наконец, позитивизм, неожиданно возникает жадный интерес к иррациональному, выразившийся и в литературном творчестве романтиков, и в жадном интересе к экзотическим восточным (главным образом — индийским) философским системам, и в новом возрождении европейского оккультизма. Поиски средств утоления или хотя бы притупления этого, не весть откуда взявшегося «духовного голода» привели к появлению немецкой «философии жизни», предвозвестниками которой стали А. Шопенгауэр и Э. Гартман.

В то же время именно в их творчестве обнаруживаются теоретические истоки современных программ «гармонизации сознания» и «духовной эволюции», которые уже во 2-й половине XIX века нашли воплощение в целом ряде практических методов манипулирования психикой. Наибольшую популярность среди подобных практик завоевал психоанализ (З. Фрейд, К.Г. Юнг и др.). Показательно, что в современной науке вопрос о статусе психоанализа (также как и вопрос о статусе дарвинизма) до сих пор остаётся предметом острых дискуссий, что уже само по себе не даёт возможности относиться к ним однозначно как к собственно научным теориям. Некоторые же мыслители XX века, например, Р. Генон [22] и С. Роуз [23], трактовали психоанализ не как раздел медицины, а как пародию на церковное таинство исповеди. Причем философская интерпретация психоанализа претерпела показательную трансформацию от вульгарно-материалистической и атеистической трактовки З. Фрейда до оккультно-пантеистической трактовки в «теории коллективного бессознательного» К.Г. Юнга. Таким образом, ответом на новый социальный заказ стало появление новой для того времени области знаний — психотерапии, которая стала рассматриваться как раздел медицины, занимающийся лечением психических недугов. Фактически психотерапия была призвана заменить в секуляризированном обществе функции церкви, осуществляемые в церковных таинствах исповеди, причастия и елеосвящения (соборования), в которых в соответствии со Священным Писанием и Преданием преподается исцеление души и тела благодатью Святого Духа. То, что ни секуляризированная психология в целом, ни психотерапия в частности не являются частью естественно-научного знания и, более того, не способны четко определить природу изучаемого ими предмета — психики — было ярко выражено еще выдающимся отечественным психологом В.Н. Пушкиным, который писал: «Психологическая наука находится сейчас в чрезвычайно сложном положении… До сих пор не вполне ясен предмет психологической науки, до сих пор далеко не выяснено, что, собственно представляют собой психические явления, какова их материальная основа. Без решения этих вопросов вся психологическая наука не может вписаться в сферу естественных наук» [24, с. 142].

Положение, в котором находится в настоящее время психология, было им охарактеризовано как состояние концептуального тупика. Похожую характеристику современной психологии и психиатрии дал совсем недавно известный отечественный учёный и врач В.Г. Ротштейн в книге с красноречивым названием «Психиатрия: наука или искусство?» [25]. Из этого ясно, что психологические модели являются по существу метафорами, источниками аналогий для которых могут выступать, правда, некоторые области современной физики — квантовая механика, теории физических полей, нелинейная оптика (теория голографии) и др. Однако само по себе это не делает психологию «естественнонаучным» знанием в том же смысле, в каком естественной наукой является физика. Кроме того, само понимание предмета психологии и психиатрии в отличие от физики определяется в конечном счёте философско-мировоззренческой позицией конкретного исследователя.

В XX столетии происходит интеграция методологии «гармонизации сознания», изначально трактовавшейся как раздел психотерапии, и концепций «духовного эволюционизма», преследующих фактически псевдорелигиозные цели. В результате возникает практически необозримый в настоящее время океан течений и направлений (трансперсональная психология, парапсихология, биоэнергетика и экстрасенсорика, различные медитативные техники, уфология и т. д. и т. п.), теоретической основой которых является смесь философско-пантеистических представлений и оккультно-магических доктрин, иногда слегка закомуфлированных псевдонаучной терминологией и которые входят в состав сложного синкретического феномена «New Age» («Новый век»). Так, например, в 1990-х годах Махариши Махеш Йоги — автор «трансцендентальной» медитации и программы «ТМ-сидхи»), Сёко Асахара — духовный лидер скандально известной секты «Аум Син Рикё» в целях рекламы своих медитативных психотехник утверждали, что результаты экспериментальных психофизиологических и биофизических исследований, проведённых в рамках деятельности возглавляемых ими организаций, подтверждают терапевтическое действие этих духовных практик и это будто бы косвенным образом указывает на позитивный характер провозглашаемых ими духовных (иными словами — религиозных) концепций и целей.

Однако независимые психологические исследования показывают, что необычные состояния сознания разрушительно воздействуют на психику человека особенно при длительном использовании подобных методик. Это может проявляться в возникновении психологической зависимости от конкретной психотехники, в постепенной утрате чувства реальности, в возникновении навязчивых состояний — галлюцинаций, страхов и т. д. [26].

В то же время биофизические (электронейрофизиологические) исследования показывают особый характер биоэлектрической активности мозга во время измененных состояний сознания, которая напоминает особенности активности мозга во время эпилептического припадка, но без его внешних проявлений [27]. Таким образом, квалифицированные медико-биологические исследования указывают на несостоятельность утверждений авторов подобных методик. Кроме того, приведенный пример иллюстрирует механизм создания квазинаучного мифа, заключающийся в незаконном смешении области науки и религии, в утверждении, что будто бы наука может подтвердить или опровергнуть ту или иную духовную концепцию. В упомянутой ранее книге И. Пригожина [18] это смешение провозглашается чуть ли не в качестве магистральной линии развития современной культуры: «Теологические аргументы (в различное для разных стран время) сделали умозрительные построения более социально приемлемыми и заслуживающими доверия… В наши дни своим авторитетом наука придает вес мистическим утверждениям» [18, с.93]. Появилась также целая область «оккультной техники» — рамки и маятники для обнаружения «геопатогенных зон» и «пробоев ауры», «нейтрализаторы» разнообразных вредных влияний («пирамиды»), «активаторы биополя», разного рода пищевые биодобавки для активизации «жизненной энергии», не прошедшие, как правило, квалифицированной фармакологической экспертизы и распространяющиеся через сеть «многоуровневого маркетинга (например, еще недавно широко рекламировавшийся гербалайф) и т. д. Коммерческая сторона всех этих предприятий хорошо известна [17, 20].

Идеи, выраженные в философии космизма и оккультных концепциях XIX — начала XX веков определили лицо относительно нового для того времени литературного жанра — «научной» фантастики (на рубеже XX–XXI веков он трансформировался в жанр «фэнтэзи»), который сыграл первостепенную роль в подготовке массового сознания к восприятию социально-утопических и духовных идеалов «эпохи водолея». Не случайно в настоящее время эта литература, занимавшая весьма скромное место в культуре, превратилась в особый синкретический социокультурный феномен, объединяющий все виды искусства и выражающий вполне определенную философию. По сути дела, «научная» фантастика представляет собой современную мифологию в ее наиболее популярной агрессивно-наступательной форме, нацеленной на активное формирование в массовом сознании социально-утопических и оккультно-технократических стереотипов мышления, формирующих образ будущего.

В современной научной фантастике Вселенная все чаще представляется в оккультно-мистическом свете — как порождение безличностной, но разумной «космической энергии». Она дает начало иерархиям «внеземных цивилизаций», одни из которых воплощают доброе, а другие — злое начало в мире (современный вариант дуалистических концепций, ранее распространённых в периоды позднего эллинизма и раннего средневековья). Центром научно-фантастической Вселенной являются, как правило, люди новой «космической расы», которые наряду с высокоразвитой техникой обладают широким набором парапсихологических оккультных способностей, выработавшихся у них в процессе «космической эволюции». Основными занятиями наиболее передовых представителей нового человечества являются установление «близких контактов» с внеземными цивилизациями, «обживание» космоса и, время от времени — выяснение отношений с кем — нибудь из соседей по «общему дому» посредством «звездных войн». Причём сюжеты этих произведений чаще всего разворачиваются также в нереальной среде (космическая станция, далёкая планета и др.).

Таким образом, жанры «научной» фантастики и фэнтэзи формирует в массовом сознании людей образ жизни в искусственном мире, которая является результатом слияния науки и техники с оккультизмом и магией, и решения на этой основе всех социально-политических, культурных и экзистенциальных проблем человека. Конечная же цель этого псевдодуховного бума была провозглашена еще в XIX веке Ф. Ницше — создание условий для появления сверхчеловека. Символичен печальный жизненный финал самого «провозвестника антихриста» (впрочем, истинным антихристом Ф. Ницше называл сам себя) [28] — апоплексический удар и полная потеря рассудка спустя всего две недели после окончания подготовки к печати отвратительного пасквиля на христианство — «Антихрист» и почти десятилетнее, до самой смерти, пребывание в сумасшедшем доме. И вот, уфологи, занятые поисками «летающих тарелок» и охотящиеся за «инопланетянами» (правда, часто сами становящиеся жертвами бесовских наваждений), контактёры, беседующие во сне и наяву с «Космическим Разумом» посредством «телепатии», «яснослышания» и даже подсматривающие за «пришельцами» с помощью «третьего глаза» (и с его же помощью диагностирующие свою «ауру» и подправляющие «карму»), получающие от них каждый раз новые и все более точные (и никогда не сбывающиеся) даты грядущего «конца света», или внезапно «осознавшие» в ходе «медитативного сеанса связи» свою «истинную миссию», как правило, заключающуюся в спасении человечества от какого-нибудь мирового катаклизма (мировой войны, экологической катастрофы) или, на худой конец, открывшие в себе «всего на всего» необычные «экстрасенсорные» (и, обязательно сопровождающие их целительские) способности — регулярно пополняют контингент психиатрических клиник, где они продолжают «духовно эволюционироваить» под наблюдением людей в белых халатах [29].

Причины, подталкивающие людей на подобную «духовную эволюцию» заключаются прежде всего в духовном голоде, обнаружившимся в результате кризиса вульгарно-материалистического и атеистического миропонимания и жажды приблизиться к целостному знанию, способному практически преобразить жизнь человека — найти ту «воду живую», испив которую человек по слову Иисуса Христа «не будет жаждать во век» (Ин. 4:14) при вполне закономерном для нас духовном невежестве, которое по меткому замечанию дьякона Андрея Кураева делает страну «почившего научного атеизма страной процветающего псевдонаучного оккультизма». Но дело не только в этом! Глубинная причина современных духовных недугов, отвращающая многих от «узкого пути» неискаженного христианства состоит в «духовном эпикуреизме» — жажде псевдодуховных наслаждений. Человек может кичиться своей иллюзорной духовной исключительностью, избранностью для выполнения какой-нибудь пригрезившейся в медитативном сне «духовной миссии».

При этом он получает наслаждение от псевдодуховных обманчивых, хотя и часто необычных и комфортных (чаще всего только по началу) психологических переживаний и состояний (астральных полетов и др.). С другой стороны человек может зациклиться на ощущении «усталости от жизни», уныния и скуки, что часто толкает его на поиски хотя бы чего-нибудь, что отвлекло бы его от самого себя. Последнее обстоятельство и является главной духовной причиной с одной стороны — невиданного расцвета алкоголизма, наркомании, сексуальной распущенности, а также характерного именно для нашего времени нового социокультурного феномена — индустрии развлечений (апофеозом которой стали компьютерные игры), а с другой стороны — инфантильности, духовной апатии, безразличия и лени, превращающим жизнь в вялое прозябание. Коротко говоря, основные духовные причины, толкающие (а главное — удерживающие) человека в сетях оккультизма — жажда наслаждений от удовлетворения собственной гордыни и тщеславия, которые в духовной сфере порождают страшную духовную болезнь, называемую в христианской аскетике прелестью и уныние — следствие безверия; в конечном счёте — безбожие.

Такая экзистенциальная позиция является логическим (и практическим) следствием отрицания Бога-Творца. «Если Бога нет — всё позволено» — в этой чеканной формуле Ф. М. Достоевского запечатлен логический итог любого безбожия. И европейские (Б. Спиноза, Г. Гегель и др.), и восточные (Шри Ауробиндо, Шри Раджниш и др.) пантеисты, как и последовательный скептицизм (софисты, Д. Юм) или атеизм (К. Маркс) отрицают объективную природу морали и нравственности, проповедуя или прагматическое понимание нравственности (скептицизм, атеизм) или, призывая к «расширению» сознания, в процессе которого личность должна прийти к представлению об иллюзорности, относительности этических норм (пантеизм). Если Бога нет, то нет и бессмертия души, личности, созданной по Его образу и подобию, а, значит, все жизненные перспективы обрываются смертью — оборотной стороной эволюции.

Поэтому и атеистический, и пантеистический эволюционизм логически приводят к эпикуреизму, который при беспристрастном взгляде оказывается обоснованием потворства своим прихотям и лени. Именно поэтому христианство, определяющее совершенно ясные и оптимистические жизненные перспективы и с филигранно-отточенной логичностью способное обосновать спасительность предлагаемого им «узкого пути» — не принимается современным массовым сознанием, так как это — личностный путь внутреннего делания, пересоздания человеком самого себя, предполагающего отсечение «самости», борьбу со своими собственными прихотями, слабостью и ленью. Наоборот, в последние десятилетия в нашей стране предпринимается беспрецендентная по масштабности замысла и псевдонаучного антуража попытка «научно-обоснованного» уничтожения исторических оснований христианства путем построения так называемой «новой хронологии» — фактически переписывания всей мировой истории с переинтерпретацией ее ключевых событий, предпринятая А.Т. Фоменко. Конечная цель этой (по существу оккультно-астрологической) атаки на традиционную историю совершенно ясна. Если воинствующие атеисты XVIII–XIX веков: П. Гольбах, Л. Фейербах, К. Маркс, К. Каутский и другие пытались на основании «научных данных сравнительной филологии» доказать главным образом мифологичность Иисуса Христа, превратив его в литературный персонаж, созданный фантазией первых христиан, то академик А.Т. Фоменко и его сотрудники решили «математически точно» доказать мифологичность чуть ли ни всей человеческой истории вплоть до эпохи Возрождения. А ведь именно в течение первого тысячелетия новой эры произошло становление христианской церкви и системы христианских же европейских государств. Антихристианская подоплека этого проекта явно просматривается уже из ссылок А.Т. Фоменко на Н.А. Морозова, преследовавшего в общем ту же самую цель и именно этим заинтересовавшего в 1920-е годы «красного» наркома просвещения А.В. Луначарского, известного своей псевдорелигиозной концепцией «богостроительства» — создания религии революционного пролетариата (скопированную с «религии человечества» О. Конта). Стратегическая цель агрессивного «промывания мозгов» наших сограждан этой мифологией (чего стоит выпускаемая огромными тиражами литературная продукция этой на удивление плодовитой группы, требующая, очевидно, немалых финансовых вложений; интересно было бы узнать об источниках финансирования этих псевдонаучных проектов) также просматривается совершенно четко — лишить наших современников (а, главным образом — ближайших потомков) исторической памяти о России и её культуре, возраставших в течение более тысячи лет на благодатной ниве Православия. Именно поэтому главная цель, которую преследуют все идеологи псевдонаучной мифологии в нашей стране, заключается в том, чтобы продолжая сеять смуту в умах наших соотечественников не давать им возможность встать на путь возвращения к здоровой духовной традиции, на основе которой ещё возможно возрождение России.

Как известно, «свято место пусто не бывает»: сознательное или бессознательное желание человека освободиться от «легкого бремени» Бога-Творца лишает его возможности найти подлинно нетленный личностный смысл жизни. Огромное число людей кружится в умопомрачительном плену житейской суеты, череды забот и развлечений, не оставляющих ни сил, ни желания задуматься о единственной, одинаковой для каждого человека перспективе смерти, неумолимо возвращающего к вопросу о смысле жизни. Чаще же всего суета и лень помогают убежать и на время спрятаться от этих — самых главных и самых тяжелых для него вопросов. Человека же активно стремящегося к духовной самореализации богоборчество может привести к жесточайшему духовному порабощению призраками какой-либо лжерелигии: будь то «научный коммунизм», «ноосфера» или «космопланетарное сознание эпохи водолея».

Таким образом, «расцвет» псевдонаучной мифологии является, в конечном счете, платой за практическое безбожие. В недавнем прошлом оно обуславливалось в немалой степени неосведомленностью значительной части населения о возможных последствиях своего мировоззренческого выбора. Комплексная система мер по антиоккультному просвещению населения, предпринятых с 1997 года, когда был принят новый закон о религиозных организациях, привела к резкому снижению популярности оккультных практик. В то же время в самые последние годы нарастает новая волна оккультизма, что делает необходимым усиление бдительности общества и государства, (а сферы образования — в особенности) в отношении этого явления современной культуры.

См. также: Д.А. Троицкий: Концепции культурогенеза и истории ноосферы

Литература:

1. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Тт. 1–4. — СПб., 1997.
2. Философско-религиозные истоки науки. — М., 1997.
3. Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии. — М., 1997.
4. Косарева Л.М. Рождение науки Нового времени из духа культуры. — М., 1997.
5. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма// Вебер М. Избранные произведения. — М., 1990.
6. Тростников В. Мысли перед рассветом. — М., 1997.
7. Хюбнер К. Критика научного разума. — М., 1994.
8. Кураев А. Традиция. Догмат. Обряд. — М., 1995.
9. Франк С.Л. Смысл жизни// Франк С. Л. Духовные основы общества. — М., 1993.
10. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. — М., 1994.
11. Кураев А. Христианская философия и пантеизм. — М., 1997.
12. Головин С. Эволюция мифа как человек стал обезьяной. — М., 1999.
13. Лосский Н.О. История русской философии. — М., 1991.
14. Русский космизм. — М., 1993.
15. Федоров Н.Ф. Сочинения. — М., 1981.
16. Циолковский К.Э. Очерки о Вселенной. — М., 1992.
17. Баркер А. Новые религиозные движения. — СПб., 1997.
18. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. — М., 1986.
19. Моисеев Н.Н. Логика универсального эволюционизма и кооперативность. // Вопросы философии. 1989. № 8.
20. Дворкин А.Л. Введение в сектоведение. — Нижний Новгород, 1998.
21. Православная церковь, современные секты и ереси в России. — М., 1995.
22. Генон Р. Царство количества и знамения времени. — М., 1994.
23. Роуз С. Православие и религия будущего. — СПб., 1997.
24. Дубров А.В., Пушкин В.Н. Парапсихология и современное естествознание. — М., 1989.
25. Ротштейн В.Г. Психиатрия: наука или искусство? — Фрязино, 2004.
26. Медведев М., Калашникова Т. О. восточной медитации. — Пермь, 1998.
27. Берестов А. Число зверя. — М., 1996.
28. Ницше Ф. Сочинения. Т. 2. — М., 1990.
29. Берестов А., Печерская А. «Православные колдуны» — кто они? — М., 1998.

К центральным вопросам, затрагивающим коренные интересы человека и общества, относятся вопросы о происхождении мира, жизни и самого человека. Последние полтора столетия отмечены в этом отношении противостоянием двух диаметрально противоположных точек зрения — эволюционизма и креационизма, обострившемся после выхода в свет книг Ч. Дарвина о происхождении жизни и человека.

Значительность этой проблемы наиболее ярко выразил на исходе XIX века выдающийся русский учёный и философ Н.Я. Данилевский, который писал по этому поводу: «Важность вопроса о том, прав ли Дарвин такова, что я твёрдо убеждён, что нет другого вопроса, который равнялся бы ему по важности, ни в одной области нашего знания и ни в одной области практической жизни» [1]. Впоследствии идеи Ч. Дарвина были подхвачены и использованы в самых значительных для самосознания человека областях, таких как философия истории (К. Маркс и Ф. Энгельс), философия и психология личности (З. Фрейд) и некоторых других. Адекватность той или иной мировоззренческой модели может быть до некоторой степени проверена путём сопоставления выводов этой модели с достоверными эмпирическими данными, которые может предоставить сфера научного знания. На важность такого метода построения мировоззрения указывал в середине XX века выдающийся русский философ И.А. Ильин, который в своей итоговой книге «Путь к очевидности» писал: «Одно из двух: или философия есть произведение личной фантазии, развивающее субъективную точку зрения, … тогда каждый получает право фантазировать, следуя своей способности и склонности. Или же философия есть предметно-связанное исследование с предметно-обоснованными выводами… Тогда каждый философствующий обязан неуклонно и неутомимо испытывать исследуемый предмет и так описывать, излагать, изображать его, как он есть в действительности» [2, с. 363].

В прояснение этой проблемы определённый вклад может внести комплексный эколого — культурологический подход, отражающий неуклонно возрастающую на протяжении последних полутора столетий значимость интегративных тенденций в современной культуре в целом, и в науке в частности.

Одним из важнейших результатов великой революции в естествознании, начавшейся на рубеже XIX — XX веков, оказавшим во многом определяющее влияние на мировоззрение современной эпохи стало стремительное развитие экологии. Как известно, термин «экология» был введен в XIX веке немецким биологом Э. Геккелем и происходит от греческих слов «όικοζ» — дом и «λόγοζ» — слово, то — есть «οικολογια» в переводе на русский язык означает «слово о доме». В настоящее время экология понимается как наука, изучающая взаимоотношения организмов между собой и окружающей средой [3]. В середине 1930-х годов американский ученый А. Тенсли предложил понятие «экосистема», а в 1940-х годах академик В.Н. Сукачев сформулировал понятие «биогеоценоз». С тех пор эти объекты и рассматриваются как главный специфический предмет экологии. Представление же о глобальной совокупности всех экосистем было сформулировано В.И. Вернадским.

Для обозначения этой совокупности он использовал термин «биосфера», что в буквальном переводе с греческого языка означает «сфера жизни», который предложил еще в 1870-х годах австрийский ученый Э. Зюсс. В то же время В.И. Вернадский обратил внимание на то, что на современном этапе геологической и социальной истории Земли на состояние биосферы все большее влияние оказывает человеческая деятельность. В связи с этим он и его современники — французские ученые Э. Леруа и П. Тейяр-деШарден предложили выделить в составе биосферы особую подсистему, связанную с человеческой деятельностью, которую они назвали «ноосферой», то есть «сферой разума».

Таким образом, учение о биосфере и ноосфере стало концептуальной основой экологии. Главной отличительной чертой современной экологии является её комплексный синтетический характер. Экология, рассматривая явление жизни в целом, аккумулирует, хотя и в разной степени, достижения всех классических естественных наук. В то же время экология рассматривает и вопросы, относящиеся к инженерно-технологическим, экономическим, управленческим, правовым, социальным, этическим и даже философским (экофилософия) аспектам природопользования.

Таким образом, проблематика современной экологии выходит далеко за рамки естественных и технических наук, а сама экология может быть интерпретирована как метанаука, стоящая не в ряду классических наук, а над ними, и представляющая собой наиболее масштабный результат интердисциплинарного синтеза не только естественных и технических, но и гуманитарных и экономических дисциплин.

С другой стороны следует отметить, что человек, как показывают современные археологические данные, никогда не жил в совершенной дикой природе. Важнейшей характерной чертой именно человеческого бытия в отличие от даже самого высокоорганизованного животного является не просто приспособление к окружающей среде, а активно-целенаправленное преобразование этой среды.

Еще в древнем Риме эта деятельность получила название «культура» (лат. «cultura»), что в переводе на русский язык означает «возделывание». Таким образом, человек на всем протяжении своей истории жил в возделанной или окультуренной среде. Наука о культуре — культурология формируется в основном, как и экология в середине XX века.

Появление термина «культурология», то — есть «слово о культуре» связывают, как правило, с именем американского ученого Л. Уайта [4]. В настоящее время культурология понимается как междисциплинарная наука, призванная в идеале осуществить синтез достижений всех областей науки, изучающих человека во всей полноте его деятельностных проявлений. В этом смысле сфера культуры совпадает с ноосферой, а предмет «культурологии» в самом широком смысле может быть интерпретирован как составная часть экологии, совпадающая с предметом экологии человека.

Философия же, как известно, осуществляет в структуре культуры, в частности, мировоззренческую и интегративную функции. В то же время именно в мировоззренческой области находятся принципиальные различия между различными интерпретациями понятий биосфера, ноосфера и культура, их сущности и происхождения, и соответственно, понимания перспектив их дальнейшей истории. Наиболее острое противостояние по этому вопросу в течение последних ста пятидесяти лет наблюдается между креационизмом и эволюционизмом.

Цель настоящей статьи заключается в том, чтобы на основе эмпирических данных современной науки провести сравнительный анализ эволюционной и креационной концепций возникновения и истории жизни в целом и человеческого общества и культуры, в особенности.

Часть 1. Концепция эволюционизма

Мировоззренческий анализ концепции эволюции показывает, что она логически и исторически связана с пантеистическим мировоззрением. Исторически первой формой выражения эволюционных идей являются космогонические и теогонические мифы. Главный стержень мифологических построений заключается в том, что первопричиной мира является безличностное одушевленное неупорядоченное первоначало. Например, в древнегреческой мифологии таким первоначалом был хаос, который, будучи способным к саморазвитию, поэтапно приобретал всё более развитые структурированные формы и в итоге превратился в космос, то есть в упорядоченную систему, которая может быть предметом не только философских размышлений, но и эстетического восприятия.

Одновременно с эволюцией материи (последовательное появление первоэлементов, сложных веществ, физических объектов) происходил процесс теогонии, то есть смены поколений богов. С этой точки зрения, специфика мифологического способа объяснения причинности заключается в персонификации, то есть олицетворении причин реальных наблюдаемых явлений — физических, социальных, а также относящихся к индивидуальной жизни человека. Возникновение жизни на Земле представлялось как этап космогонической эволюции. Появление человека в мифологии мыслилось как особое событие, так или иначе связанное с отдельным действием одного бога или группы богов [5].

В античной культуре на рубеже VII — VI веков до н. э. проявились признаки кризиса традиционной мифологии и возникла натурфилософия (или философия природы или физика — от греческого φυσιξ (фюзис) — «естество»), то — есть познание природы. Главным отличием этой древней формы физики был отказ от персонификации причин и формулировка понятия физической, то — есть природной причинности. Наиболее обобщённой формой натурфилософии была, по-видимому, концепция Анаксимандра, который сформулировал понятие άπειρον (апейрон) — «беспредельное». Среди свойств, которые Анаксимандр приписал апейрону, было и свойство одушевлённости, то есть способности к самодвижению и саморазвитию, иначе говоря — к эволюции. Наиболее же яркой формой выражения этой идеи в рамках античной философии природы стала концепция Эмпедокла [6].

В своей поэме «О природе» он нарисовал весьма впечатляющую картину возникновения и эволюции сухопутной жизни из порождённых Землёй внешних и внутренних органов будущих живых организмов. По мысли автора в результате случайных сочетаний этих органов под действием сил «любви» сначала возникало множество неприспособленных к жизни существ, которые вымирали, то есть распадались на исходные составные части под действием сил «вражды». Однако в ходе проб и ошибок полезные признаки сохранялись и в результате в течение неопределённо долгого времени сформировались современные формы жизни. При всей внешней фантастичности этой картины в ней совершено чётко просматриваются все основные факторы классического дарвинизма: наследование полезных признаков, борьба за существование и естественный отбор, а также постулирование случайного и ненаправленного характера эволюции.

Позднейшие формы философского пантеизма придают идее эволюции более респектабельные формы. В XIX веке американский биолог Дж.Дан за несколько лет до выхода в свет книги Ч. Дарвина «Происхождение видов путём естественного отбора» предложил концепцию направленной эволюции, которая позднее стала одной из стержневых идей философии космизма XIX — XXI веков [7]. Среди наиболее крупных представителей этого философского направления помимо чистых философов (Н.Ф. Фёдоров) были и выдающиеся учёные, такие как В.И. Вернадский, А.Л. Чижевский, К.Э. Циолковский. В XX веке предпринимались попытки синтеза идей пантеизма и креационизма (П. Тейяр — де — Шарден) [8]. Однако символом эволюционизма стало имя Ч. Дарвина, который в предельно ясной форме высказал идею происхождения человека от древних приматов. Однако в мировоззренческом отношении сам Ч. Дарвин колебался между креационизмом и атеизмом, склоняясь, по его собственному признанию, скорее, к агностицизму [9]. Атеистическую же интерпретацию идее эволюции дал современник Ч. Дарвина — Ф. Энгельс в статье «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», которая вошла в состав его книги «Диалектика природы» [10]. В этой книге Ф. Энгельс весьма художественно изобразил гипотетический процесс превращения древней обезьяны в человека и формирование первобытного общества. Причём этот процесс он понимал как продолжение космогонической, а затем — биологической эволюции материи.

С точки зрения современного научного естествознания, эти взгляды не имеют надёжных эмпирических оснований по следующим причинам.

1. Доминирующая в настоящее время концепция Большого взрыва и расширяющейся Вселенной является по существу не сугубо научной теорией, а лишь правдоподобной моделью, не противоречащей известным в настоящее время законам физики. Во-первых, эта гипотеза не может быть доказана буквально в рамках научного эмпирического исследования в силу уникальности самого события возникновения Вселенной. Во-вторых, эта модель никак не интерпретирует ни природу, ни причину сингулярности, то есть никак не отвечает на самый главный вопрос о причине самого события «Большого взрыва», то есть возникновения мира. Поэтому сама эта модель может быть проинтерпретирована как с точки зрения эволюционизма, так и с противоположной точки зрения креационизма [11].

2. Представления о самопроизвольном происхождении жизни из неживого вещества были в наиболее систематическом виде опровергнуты академиком В.И. Вернадским на основе сравнительного анализа фундаментальных характеристик живого и неживого вещества ещё в первой половине XX века. В частности В.И. Вернадский писал об этом так: «Между живыми и косными естественными телами биосферы нет переходов — граница между ними на всём протяжении геологической истории резкая и ясная. Это различие есть научный факт, вернее научное обобщение. Следствием из него является отрицание возможности существования самопроизвольного зарождения живых организмов из косных естественных тел в условиях современных и существовавших в течение всего геологического времени. Это до сих пор — под влиянием философских, но не научных соображений — не сознаётся многими учёными и широко распространено в философской и популярной научной литературе» [12,с.167]. И далее он же продолжает: «Это не является философской или научной гипотезой или теорией — это есть эмпирическое обобщение из бесчисленного множества точно логически и эмпирически установленных фактов, могущих оспариваться, только основываясь на критике этих фактов или противопоставлением им других противоречащих эмпирических обобщений. Ни логически, ни философски они опровергнуты быть не могут» [12,с.173].

3. К этому же выводу во второй половине XX века привёл анализ гипотезы абиогенеза с точки зрения математических подходов теории вероятностей и математической статистики [11,13,14].

4. С биологической точки зрения идея эволюции опиралась на идеи Ж.Б. Ламарка о возможности наследования полезных приспособительных признаков как фактора эволюции. Однако с точки зрения современной генетики эти взгляды также несостоятельны. По этому поводу крупнейшие современные генетики академик РАН, лауреат Государственной премии РФ Л.И. Корочкин и член-корреспондент РАН Н.К. Янковский пишут следующее: «С появлением генетики было покончено с расхожим обывательским представлением, будто приобретённые в процессе жизни признаки передаются по наследству потомкам…

Однако же в СССР в 1930 — 1950-е годы эти представления были воскрешены и использовались для распространения ламаркистских взглядов, привлекательных для марксистской идеологии и объясняющих эволюционный процесс наследованием приобретённых признаков, чтобы залатать существовавшие в эволюционной концепции дыры. С развитием генетики, доказавшей несостоятельность этого принципа, такие взгляды постепенно отмирали (в 1950–1960-е годы их возрождали Лысенко и Лепешинская). Хотят того или не хотят новые ламаркисты, последовательное проведение в жизнь их точки зрения прямой дорогой ведёт к отрицанию основных постулатов современной генетики, то — есть к лысенковщине, к совсем другой парадигме, не имеющей каких — либо надёжных экспериментальных оснований» [15,с.19–20].

Обсуждая место эволюционизма в современной биологии, авторы пишут: «Хотя многие полагают, что «становым хребтом» современной биологии является эволюционное учение, по-видимому, эта роль всё же принадлежит генетике. Действительно, представим себе, что вдруг эволюционное учение будет изъято из биологии, изменится ли существенно облик этой науки? Нет, в ней просто будет отсутствовать эволюционное учение… Все области биологии останутся на современном уровне.

А что если из биологии убрать генетику? Она не просто изменится — она вернётся практически на уровень прошлого века!» [16,с.17]. Что же касается современных макромутационных концепций эволюции, то сами их сторонники честно признают: «Основанные на данных генетики развития эволюционные представления пока лишь гипотезы, и решающее слово ещё остаётся за палеонтологами» [17].

5. С точки зрения естественного отбора, важнейшим свойством существующих и когда–либо ранее существовавших живых организмов является их функциональная и морфологическая полнота. Этими свойствами никакие гипотетические промежуточные формы не могут обладать в принципе именно ввиду их предположительно переходного характера. Искусственно же получаемые гибриды близкородственных видов, которые с точки зрения гипотезы эволюции можно было бы трактовать как искусственно созданные переходные формы между этими видами, как известно никогда не дают плодовитого потомства и поэтому их дальнейшая эволюционная история также принципиально невозможна [13,14]. Кроме того, дарвинизм не смог объяснить сам факт разнообразия живых существ, живущих в одних и тех же природных условиях, так же, как не смог свести всё множество признаков живых организмов к адаптивным приспособлениям.

6. Современная палеонтология не даёт никаких убедительных доказательств превращения одних видов в другие, поскольку констатируется отсутствие каких-либо реальных промежуточных форм между ископаемыми древними организмами. В то же время антропологические реконструкции внешнего вида древних людей по костным останкам являются непроверяемыми с помощью эмпирических методов фантазийными картинами, поскольку мягкие ткани (в том числе мышечные и хрящевые, такие как нос или уши) не оставляют никаких следов на костях [13,14,18].

В противном случае с помощью подобных методик давно и кардинально была бы решена проблема опознания трупов следственными органами. Кроме того, некоторые геологи отмечают, что «Именно союзу с биологией мы обязаны путаницей во многих стратиграфических представлениях, поскольку при перенесении в область стратиграфии дискуссионные положения биологии обычно преобразовывались в догматы» [Цит. по 14, с. 93]

7. Экология XX века убедительно показала, что реальную природу нельзя рассматривать как аморфный набор внешних условий, к которым, якобы в процессе эволюции, должен приспосабливаться какой-либо отдельно взятый вид. Модель Ч. Дарвина с этой точки зрения вообще не соответствует реальной действительности. На самом деле в природе не существует отдельно взятых видов самих по себе, а существуют экосистемы, в которых популяции тех или иных видов включены в качестве элементов в цепи и сети различных межвидовых взаимодействий. Этот твёрдо установленный факт самого бытия живой природы является одним из наиболее фундаментальных открытий естествознания XX века, и получил название закона взаимной приспособленности видов [3]. В свою очередь этот закон экологии является частным проявлением эффекта «тонкой подстройки Вселенной», который в настоящее время представляет собой одно из наиболее масштабных обобщений современной науки. Необходимость же философского осмысления этого открытия привела к формулировке так называемого антропного принципа [11]. Последний явно указывает на телеологический характер истории мироздания, что ясно предвидел ещё в 1930-х годах один из основоположников современного естествознания Макс Планк [19].

8. В литературе приводится целый ряд аргументов, вытекающих из данных современной физики, астрономии и геологии, которые заставляют обратить более пристальное внимание на представления некоторых сторонников креационизма по поводу относительно небольших сроков формирования Солнечной системы и продолжительности геологической истории Земли [20].

9. Представления об огромной давности существования первых предков людей, составляющих предположительно сотни тысяч и даже миллионы лет, основанные на данных радиоуглеродного датирования нуждаются в серьёзной корректировке. Видные современные специалисты в области дендрохронологии и радиоизотопных методов анализа отмечают: «результаты датировок, осуществлённых с помощью этих методов дают удовлетворительную точность лишь до VIII–IX тысячелетий до н. э. Для более древних периодов их точность заметно снижается, а ранее 40–50 тысяч лет они вообще не применяются, поскольку радиоуглерод в исследуемом органическом веществе распадается почти полностью». «Практический предел обоих методов составляет около 50 тысяч лет» [21, с. 300; 22, с. 381].

10. С точки зрения эволюционных представлений постепенное превращение архантропов в человека якобы подтверждается постепенной эволюцией орудий труда эпохи палеолита. Ещё во второй половине XIX века Габриель де Мортилье предложил относительную хронологию эпохи палеолита, разделив её, на пять периодов от шелльского до мадленского. В основу этой периодизации он положил классификацию форм каменных орудий труда, характеризовавших совершенствование способов обработки камня, однако абсолютную хронологию он не устанавливал, хотя был эволюционистом. С точки зрения эволюционных представлений, переход между этапами происходил постепенно.

Однако в XX веке в результате широкомасштабных археологических исследований было показано отсутствие перехода между примитивными орудиями труда самой древней — Олдувайской галечной культуры (чопперами), которые могли изготавливать первобытные обезьяны, и бифасиальными кремневыми рубилами ашельского периода, которые могли быть изготовлены только существом, обладающим рациональным мышлением и членораздельной речью, то — есть человеком. Это означает, что данные археологии не подтверждают эволюционных выводов о превращении древних обезьян в человека. В то же время прослеживается дальнейшая эволюция, совершенствование каменных орудий труда. Видный современный археолог, специалист в области истории палеолита доктор исторических наук П.В. Волков отмечает принципиальное различие методологических подходов антропологии и археологии к изучению феномена первобытности. Если антрополога интересуют костные останки, которые он может пытаться датировать и использовать для реконструкций внешнего вида, то археолога интересуют археологические артефакты, то есть предметы, результаты деятельности их изготовителя безотносительно к его внешнему облику.

Объективный анализ этих артефактов методами экспериментальной археологии даёт интереснейший материал для характеристики способностей изготовителей этих предметов, какой бы внешностью они не обладали. По этому вопросу П.В. Волков пишет, в частности, следующее: «Совершенные орудия ашельской культуры, разительно не похожие на изделия олдувая, появляются в истории как бы внезапно, без каких-либо технологических предпосылок. Причём следы технологической эволюции отсутствуют именно в восточной Африке, то — есть там, где их логичнее всего было бы наблюдать» [23,с.191]. «На основе полученных экспериментально-технологических данных о древнейшем каменном инструментарии можно уверенно сказать, что «генетической» взаимосвязи между технологиями производства изделий «олдувая» и «ашеля» не существует.

Ашельская культура уникальна, возникает как бы внезапно, без фиксируемых археологическими методами «корней». В дальнейшем ашельская культура расщепления камня постепенно эволюционирует в мустьерскую, которая, в свою очередь, перерастает в позднепалеолитические и неолитические технологии. Фиксируемая специалистами изменчивость способов обработки камня в это время обуславливалась преимущественно внешними обстоятельствами (особенностями природного окружения). Но сам человек, носитель выделяемых поздних археологических культур,похоже, не изменялся. Археология, как наука об артефактах, не свидетельствует об эволюции человека. Со времени возникновения культуры ашеля его способности остались на прежнем, достаточно высоком уровне» [23, с. 195].

11. В целом ряде источников утверждается, что современная наука фактически отвергла биогенетический «закон» Э. Геккеля, в соответствии с которым основные стадии онтогенеза живого организма якобы повторяют в сокращённой форме этапы филогенеза, и эта проблема почти не обсуждается в современной зарубежной научной литературе. При этом подчёркивается, что не существует простых, однозначных соотношений между филогенезом и онтогенезом [17]. Говорится так же о том, что Э. Геккель был уличён в фальсификации научных данных [11, с. 251; 18, с. 38;24]. По этому поводу авторитетный современный эмбриолог С. Гильберт высказался весьма категорично: «Гибельный союз эмбриологии и эволюционной биологии был сфабрикован во второй половине XIX века немецким эмбриологом и философом Э. Геккелем» [Цит. по 14, с. 54]

12. Наряду с принципиальными недостатками в реализации объяснительной функции дарвинизм продемонстрировал полную беспомощность и в отношении прогностических возможностей, в противоположность адекватным научным теориям.

13. В последние десятилетия получил широкое распространение синергетический подход к интерпретации истории мироздания в целом и истории жизни и человечества на Земле в частности. Современная концепция «глобального эволюционизма» пытается активно использовать понятийный аппарат синергетики — науки о процессах самоорганизации в открытых системах. В настоящее время усиленно насаждаются представления о том, что синергетика будто бы является новым научным обоснованием гипотезы самопроизвольной эволюции. Следует, однако, заметить, что недопустимо отождествлять понятия самоорганизация и эволюция. Например, установление макроскопической упорядоченности среды в специфических условиях энерго- и массообмена (вихревые явления, ячейки Бенара, автоколебательные реакции и др.) некорректно использовать в качестве аналогий для таких гипотетических «макроэволюционных» процессов, как образование новых биологических таксонов (видов, классов и т. д.) или превращение популяции обезьян в человеческое общество, а также в целях истолкования исторического процесса и «эволюции» нравственности (?!) [25, с. 58 — 61].

Возникает впечатление, что авторы живут не в реальном мире, а в башне из слоновой кости, если учесть, что до XX века не происходило мировых войн, а до XXI века никто не слышал о международном терроризме. Такие явления как преобладание вещества над антивеществом, появление оптической дисимметрии и возникновение жизни, а также возникновение общества сторонники глобального эволюционизма пытаются истолковывать как гигантские флуктуации, которые и являются творческим, конструктивным началом в мироздании: мир творим случайностью, порядок возникает из хаоса сам по себе. Один из главных идеологов этого направления — И. Пригожин в известной книге «Порядок из хаоса» в частности пишет: «Поскольку окружающий нас мир никем не построен (!), перед нами возникает необходимость дать такое описание его мельчайших «кирпичиков», которое объясняло бы процесс самосборки» [25, с. 47–48]. Но это мировоззренческая догматическая позиция атеиста, который задался целью построить собственный вариант эволюционной картины мира, а вовсе не научный вывод физика! Синергетическая парадигма не является собственно научной теорией — это современный вариант эволюционного мировидения. Наука незаметно подменяется философскими спекуляциями, что приводит к новому витку псевдонаучного мифотворчества.

14. Ещё в XIX веке выдающийся русский учёный и философ Н.Я. Данилевский показал, что «дарвиново учение есть не только и не столько учение зоологическое или ботаническое, сколько вместе с тем, и ещё в большей степени учение философское [1, с. 7]. Дарвинизм является не столько научной теорией, сколько своеобразно сформулированной философией материализма, чем только и можно объяснить её фантастический успех, никак не объяснимый её научным качеством» [1, с. 3–8]. Друг и учитель Ч. Дарвина эмбриолог А. Сэджвик назвал эволюционную гипотезу «ошеломляющим парадоксом, высказанным очень смело и с некоторым правдоподобием, но в сущности напоминающим верёвку, свитую из мыльных пузырей» [13, с. 56]. Сам автор теории признавался во введении к своей самой известной книге — «Происхождение видов»: «Я очень хорошо сознаю, что нет почти ни одного положения в этой книге, по отношению к которому нельзя было бы предъявить фактов, приводящих, по-видимому, к заключениям, прямо противоположным моим. Удовлетворительный результат может быть получен только после полного изложения и оценки фактов и аргументов, свидетельствующих за и против по каждому вопросу, а это, конечно, здесь невозможно» [27]. В этом же издании полностью приводится VI глава, которая называется «Трудности теории», из текста которой явствует неуверенность самого автора по поводу ряда развиваемых им принципиальных положений.

15. В сущности, эволюционизм в целом и дарвинизм — в частности представляют собой выражение принципа редукционизма, сведения сложного к простому, который сыграл важную роль на этапе становления классической науки XVII — XIX веков. Однако уже в ходе «Великой революции в естествознании» на рубеже XIX — XX веков выявилась ограниченность этого принципа, что привело к отказу от этой парадигмы в XX веке, прежде всего, при рассмотрении взаимоотношений физики и химии [28].

Таким образом, можно сделать вывод о философско — мировоззренческой природе концепции эволюции, в том числе и современного глобального эволюционизма. Сам факт продолжающихся дискуссий по поводу механизмов истории мироздания в целом и биосферы и ноосферы в частности говорит о том, что эволюционизм не может претендовать на статус достоверной научной теории, а только лишь на статус натурфилософской гипотезы или концепции по причине отсутствия надёжных фактологических оснований.

Часть 2. Креационная концепция культурогенеза и истории ноосферы

В первой части статьи была проанализирована эволюционная концепция происхождения жизни и человека. Цель второй части настоящей работы заключается в попытке реконструкции в самых общих чертах генезиса и основных этапов истории ноосферы с альтернативной точки зрения — креационного мировоззрения с учётом достоверных эмпирических данных современной науки.

В письменном виде мировоззрение креационизма впервые было чётко сформулировано в Библии, а именно, в первых главах первой книги Библии — «Бытие». Следует отметить, что не только библейские тексты, но и эпосы и мифы разных народов полифункциональны, в том числе они являются формами выражения исторической памяти о наиболее значимых для этих народов событиях. Историческая наука XIX — XXI веков показывает, что значительная часть сведений, извлечённых из подобных источников, оказалась достоверной (открытие Трои на основании поэм Гомера, открытие древних культур Месопотамии, городов Палестины, подтвердивших достоверность исторических книг Ветхого Завета) [29–32]. Поэтому тексты Ветхого Завета могут рассматриваться как исторические источники, часть сведений которых верифицируема средствами современной науки. Именно такие данные библейских текстов представляют особый интерес для целей настоящей статьи. Поэтому главное внимание в дальнейшем изложении будет уделено сведениям именно такого рода.

Суть креационной концепции заключается в том, что космос является не эволюционным порождением хаоса, а результатом разумного творения субстанции и поэтапного её оформления. Причём различные формы жизни появились как бы сами по Слову Творца из стихий («И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую… И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее… И стало так» (Быт.1:20–25)). Только человек согласно Священному Писанию создан особым образом — по образу и подобию Творца (Быт.1:26–27). К содержанию понятия образа Бога в человеке относятся такие специфически человеческие свойства как самосознание, разумность, наличие свободной воли, способность к нравственному сознанию, способность к творчеству, «начальственное» положение в мире и некоторые другие [33].

Все эти особенности не оставляют никаких следов на ископаемых останках. Таким образом, совокупность главных отличительных черт человека имеет метафизический, хотя и совершенно реальный характер и поэтому проблема их появления принципиально не может быть решена методами эмпирических (в частности — биологических) наук. С этой точки зрения, главным недостатком эволюционного редукционизма является попытка сведения проблемы происхождения человека к проблеме происхождения человеческого тела. Однако такая программа является не более чем произвольной философской установкой атеизма (вспомним, например, слова Ф. Ницше «Человек — это тело и только тело»), которая может быть принята или не принята на веру, но в любом случае не имеет никакого отношения к эмпирической науке.

Самый первый этап человеческой истории, его праистория происходит в Раю, начинается с сотворения человека и заканчивается его изгнанием вследствие грехопадения. Это событие в соответствии с библейским повествованием повлекло кардинальное изменение онтологических условий всего мира: «Адаму же сказал:…проклята земля за тебя» (Быт. 3:17), «одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть» (Рим. 5:12), «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами» (Рим. 8:22–23).

Это обстоятельство делает абсолютно невозможным прямое применение каких-либо научных данных для характеристики праистории человечества, поскольку все научные данные характеризуют мир в его изменившемся, «тленном» состоянии в отличие от первого этапа, когда в мире не было смерти. В тоже время в тексте Библии существуют некоторые сведения, относящиеся к этому периоду, которые косвенно указывают на историчность этих сведений. Во-первых, это указание на географическое расположение прародины человечества в Месопотамии, что видно из названий рек, протекающих через Рай: Фисон, Гихон, Тигр и Ефрат (Быт. 2:10 — 14). Согласно библейскому повествованию первые люди после их изгнания из Рая поселились в непосредственной близости от него, то-есть в Месопотамии (Быт. 3:24;4:16).

Именно там, в допотопных геологических слоях современного Ирака, ещё в 1920 — 1930 годах крупнейшим американским археологом Л.Ч. Вулли и был впервые обнаружен целый ряд археологических артефактов, относящихся уже ко второму этапу истории человечества [29–32]. Во-вторых, в конце XX века генетики пришли к выводу о существовании единой предковой для современного человечества популяции, что нашло отражение в формулировке теперь уже общепринятых понятий «генетический Адам» и «генетическая Ева» [14,15,34]. Что же касается вопроса о продолжительности истории мироздания в целом, геологической истории Земли и времени появления человека в частности, то он стал предметом острых дискуссий особенно в XX веке не только между эволюционистами и креационистами, но и в рамках самого креационизма. Спектр точек зрения по этим вопросам довольно широк: от миллиардов лет космологической и геологической эволюции и миллионов и сотен тысяч лет для антропогенеза в рамках гипотезы «дней — эпох» творения до примерно восьми тысяч лет на всю историю мироздания в рамках воззрений концепции строгого креационизма. Каждая из сторон оперирует собственными наборами аргументов. В этом отношении представляется интересной гипотеза, развитая в работе [35], цель которой заключается в разрешении противоречий между этими полярными точками зрения.

Второй этап истории человечества — от заселения Месопотамии до Всемирного потопа. Следует подчеркнуть, что с точки зрения библейского повествования этот этап и представляет собой собственно первобытную культуру. Но как же разительно эта картина первобытной культуры отличается от привычных для нас образов, генеалогия которых восходит к представлениям Ч. Дарвина и Ф. Энгельса! По Библии, уже первые сыновья Адама владели земледелием и скотоводством: Каин был земледельцем, Авель — скотоводом. Первый город (пусть не каменный) был построен Каином и назван по имени его сына Енохом. Иными словами, почти с самого начала истории человечества появляется первая городская культура. В седьмом поколении от Адама по линии Каина называются братья Иавал, Иувал и Тувалкаин. Про первого сказано, что «он был отец живущих в шатрах со стадами», про второго — «он был отец всех играющих на гуслях и свирели», про третьего, что он «был ковачом всех орудий из меди и железа» (Быт. 4:17–22).

Если учесть указанную в Библии продолжительность жизни Адама 930 лет и просчитать хронологию его потомков по линии его сына Сифа (Быт. 5:1–31), то получится, что он дожил до появления потомков седьмого поколения, то есть до эпохи авторов первой развитой человеческой культуры, как художественной, так и технической. Таким образом, Адам мог видеть своими глазами начало «железного» века. Из всего этого следует, что так называемая «неолитическая революция», предположительно растянувшаяся на семь тысячелетий, с X до III тысячелетий до н. э., совпадает с начальным периодом истории человечества. Облик же этого человечества не имеет ничего общего с картинами «первобытного стада», знакомым всем нашим соотечественникам по традиционным школьным учебникам. Продолжительность допотопного периода истории человечества, вычисленная по возрастам представителей колена Сифа, лежит в интервале от 1650 до 2270 лет, то есть в среднем составляет около 2000 лет. За это время по свидетельству Библии человечество, хотя и размножилось, но оставалось сосредоточенным на территории Месопотамии. Поэтому, как уже было отмечено ранее, с этой точки зрения только в допотопных геологических слоях современного Ирака имеются хоть какие-то шансы обнаружить археологические артефакты, относящиеся к этому периоду истории.

По мнению целого ряда археологов, такие находки и были впервые обнаружены ещё в 1920–1930 годах крупнейшим американским археологом Л.Ч. Вулли [29–32]. Так же ранее отмечалось, что современная генетика пришла к выводу о едином происхождении человечества, что соответствует второму этапу истории человечества в библейской интерпретации. Правда, вопрос о существовании именно одной пары предков человечества в науке остаётся дискуссионным. Решение же этого вопроса находится за пределами возможностей современной эмпирической науки и поэтому тот или иной конкретный ответ является только лишь объектом веры. Сопоставление библейской версии формирования первого человечества в условиях допотопной Земли с современными научными представлениями привело к постановке целого ряда вопросов, относящихся не только к области истории, но и к области естествознания.

В результате совместных научных разработок специалистов из разных областей науки, таких как геология, палеонтология, палеогеография, палеоэкология, климатология, физика, биология, археология, была разработана целостная непротиворечивая модель древней Земли. Эта модель продемонстрировала не только реалистичность тех характеристик древней Земли, которые прямо указаны в тексте Библии, но и позволила непротиворечивым образом объяснить целый ряд геологических и палеогеографических фактов, чрезвычайно затруднительных для эволюционных гипотез [14,36]. Из отличительных особенностей древней Земли особый интерес с точки зрения проверяемости с помощью методов современной науки имеют две. Во-первых, особый характер атмосферы древней Земли, которая за счёт существенно более высокой влажности и концентрации углекислого газа, по-видимому, значительно эффективнее, чем в настоящее время рассеивала коротковолновую часть космических лучей и тем самым более эффективно предохраняла неповреждённый генофонд первого человечества от мутагенного воздействия этих излучений.

Это обстоятельство позволяет понять биологическую причину воспроизводства здорового потомства от близкородственных браков в природных условиях существования первого человечества, а также фантастически долгую с современной точки зрения продолжительность жизни людей той эпохи. Эмпирическим аргументом в пользу этой гипотезы являются результаты физико-химических исследований пузырьков воздуха в образцах древнего янтаря, представляющие собой «законсервированные» образцы древней атмосферы Земли. Кроме того, модель водно-парового экрана, обеспечивающего на древней Земле парниковый эффект предполагает однородность тёплого влажного климата на всей поверхности Земли. На это обстоятельство указывает, в частности, наличие месторождений угля, нефти и природного газа на всех широтах Земного шара от одного полюса до другого, которые образовались, как известно в результате геологической трансформации в первую очередь древней широколиственной растительности. Во-вторых, общепринятым в современной геологии является представление о существовании единой суши, которая в современной науке получила название Пангея (в переводе с греческого языка «единая Земля»).

На реалистичность этого предположения явно указывает комплиментарность контуров современных материков. Этот факт послужил основанием для разработки А. Вегенером ещё в начале XX века общепринятой в современной геологии теории континентального дрейфа (тектоники литосферных плит). Представление же о существовании единой суши как до, так и в течение достаточно длительного времени после потопа проливает свет на некоторые важные моменты, связанные с судьбой послепотопного «второго» человечества, о чём будет сказано ниже. Таким образом, окончанием второго этапа истории человечества по Библии стало событие, которое получило название Всемирный потоп. По свидетельству Священного Писания, при жизни Ноя, который принадлежал к девятому поколению от Адама по линии Сифа, наступила гибель первого человечества от потопа, который Бог наслал за развращение людей. Обширный комплекс вопросов, связанных как с физическим механизмом этого события и его геологическими и палеонтологическими последствиями и подтверждениями, а также с судьбой самого Ноя и его семейства и поиском археологических подтверждений этой истории также подробно рассматривается в литературе, например, в [36, 37].

Третий период истории человечества по Библии начинается от Ноя как нового Адама до строительства Вавилонской башни и разделения языков. Несколько позднее произошло разделение единой Земли (Быт. 9–11). От Ноя и трёх его сыновей, которые спаслись в ковчеге вместе со своими женами, в соответствии со Священным Писанием произошло второе человечество. Из библейского текста видно, что местом обитания людей в этот период, как и прежде, была Месопотамия. Вследствие роста численности населения оно распространилось по всей территории Ближнего Востока. В этот период снова образовалась городская культура. Из первых послепотопных городов, упомянутых в Библии, наиболее известными являются Вавилон и Аккад, ставшие начиная со второй половины XIX века объектами интенсивного исследования археологов [29 — 32].

Возрастание численности единого человечества привело к необходимости освоения более отдалённых территорий. Библейский сюжет, рассказывающий о замысле строительства перед расселением людей Вавилонской башни и разделении языков, повествует о конце истории единого человечества, обладающего одним языком, и начале четвертого — современного этапа истории человечества — эпохи культурно-исторических типов или цивилизаций. Следует отметить, что современная лингвистика признаёт существование в древности единого праязыка и даже, по словам известных лингвистов члена-корреспондента РАН С.А.Старостина и доктора филологических наук А.Ю.Милитарёва, не исключает в перспективе возможности его реконструкции [38-40]. Время этого события в Библии не указано, однако в тексте говорится о более позднем событии — разделении суши при жизни Фалека — потомка Ноя в шестом поколении по линии Сима (Быт. 10:25). В тексте Библии указывается родословная потомков Сима вплоть до Авраама, из которой видно, что продолжительность жизни людей после потопа существенно сократилась. Это обстоятельство учёные объясняют разрушением водно - парового экрана Земли во время потопа и постепенным усилением вредных воздействий космического излучения на живые организмы, населяющие сушу. Используя эту родословную можно приблизительно оценить время, прошедшее между потопом и разделением суши приблизительно в несколько столетий. Некоторые геологи видят причину разделения суши в столкновении Земли с крупным астероидом.

Вследствие этого столкновения произошел не только раскол Пангеи на несколько частей, но и резкое похолодание из–за сильнейшего загрязнения атмосферы Земли продуктами взрыва, так как потеря прозрачности атмосферой привело к нарушению режима её прогрева. Эта крупнейшая климатическая катастрофа в истории Земли и стала, видимо, причиной наступления ледникового периода. Примерная дата астероидного удара была вычислена на основании данных о прецессии оси вращения Земли и составляет примерно (2345 ± 5) год до н. э.[36, с.93], что, в пределах порядка величин, согласуется с библейской хронологией. Этот вывод влечёт за собой целый ряд вопросов, в частности о времени существования гигантских рептилий, причина гибели которых связывается с наступлением глобального похолодания. В книге Иова описаны два существа — бегемот, который живёт на суше и морское животное левиафан (Иов 40:10–26). Некоторые специалисты утверждают, что бегемот похож на древнюю гигантскую сухопутную рептилию — диплодока, а левиафан — на самую крупную из ископаемых морских рептилий — кронозавра [36]. Однако даже в креационистской литературе высказываются различные точки зрения по вопросу времени существования древних рептилий и человека: от гипотезы одновременного существования человека и динозавров с соответствующими корректировками геологической хронологии до весьма экстравагантных гипотез, разводящих людей и гигантских рептилий во времени [35].

Большой интерес представляет также вопрос о тех событиях, которые происходили в период между разделением языков и разделением суши. Языковое разделение человечества, очевидно, привело к образованию обособленных родо-племенных групп. С этой точки зрения самая первая волна миграции этих групп в разных географических направлениях должна была происходить по единой суше, что не требовало преодоления морских пространств. В течение достаточно длительного времени в разных ветвях человечества сохранялась историческая память, что и обуславливало воспроизведение в течение этого времени различных феноменов некогда единой культуры. Поразительное сходство целого ряда памятников культуры Месопотамии, Египта, Центральной и Южной Америки, Африки, Индии и Китая может быть объяснено исходя из гипотезы относительно быстрого расселения человечества из единой прародины — из Месопотамии по суше, что подтверждается нахождением именно на этой территории самых древних городов в истории человечества.

С другой стороны обособление различных групп человечества и трудности преодоления разделяющих их пространств обуславливало их не только языковую, но и большую или меньшую географическую изоляцию. Вместе с тем резкое сокращение продолжительности жизни ещё перед потопом (Быт. 6:3) и, соответственно, ускорение процесса смены поколений людей после потопа должно было способствовать ослаблению исторической памяти человечества и, тем самым, усиливать культурную изоляцию образовавшихся позднее в результате разделения языков и расселения людей в разных географических зонах человеческих групп.

Таким образом, возникли условия для возникновения на базе некоторых родо-племенных групп и их объединений древнейших культурно-исторических типов или цивилизаций, законы существования которых, были открыты великим русским учёным и философом Н.Я. Данилевским [41]. С этих пор история ноосферы или всемирная история человечества и представляет собой по преимуществу историю культурно-исторических типов. Особенно интересным в этом отношении представляется возникновение древнейших цивилизаций Центральной и Южной Америки. С точки зрения данной гипотезы первая волна миграции из Месопотамии до нынешних территорий Центральной и Южной Америки должна была произойти по единой суше. Исходя из этого предположения можно легко объяснить, например, идентичность архитектурных форм и функционального назначения Вавилонских зиккуратов, самой древней из египетских пирамид - ступенчатой пирамиды Джосера на Ближнем Востоке и ступенчатых пирамид на нынешних территориях Мексики и Перу, идентичность многих элементов погребальных обрядов, мифологических сюжетов, множества элементов материальной и художественной культуры в разных частях света. Даная гипотеза на первый взгляд противоречит широко распространённому в настоящее время мнению о том, что прародиной человечества является восточная часть центральной Африки.

Этот вывод основан, в частности на результатах молекулярно - генетических исследований разных человеческих популяций. Так, в работах [15,34] утверждается, что максимальное разнообразие ДНК людей обнаружено в африканских популяциях и всё остальное многообразие генофонда человечества может быть сведено к генетическому материалу современного населения Африки. Однако, учитывая чрезвычайно драматическую историю Ближнего Востока, который переживал неоднократные смены населения, трудно было бы ожидать на этой территории сохранения исходной генетической картины. В противоположность прародине человечества Центральная Африка, в том числе и её восточная часть, оказалась в ситуации географической изоляции, что должно было способствовать сохранению в наиболее полном и неповреждённом виде генетического материала древнего населения, часть которого переселилась на этот континент ещё в период, предшествовавший разделению Земли на материки. Что же касается археологических аргументов в пользу африканского происхождения человечества, то, как уже отмечалось, в научной литературе констатируется отсутствие всяких следов технологической эволюции каменных орудий труда именно в восточной Африке, то есть там, где их логичнее всего было бы наблюдать [23,с.191]. Вывод же о множестве последующих миграций населения в самых разных направлениях, в том числе и сопровождающихся преодолением водных преград, никак не противоречит данному предположению [15,34].

Разделение единой суши на материки, сопровождающееся очередным резким изменением климатических условий резко усилило степень географической и культурной изоляции различных групп человечества. Очевидно, что территории Месопотамии, Египта, Индии, Китая, а также Центральной и Южной Америки оказались в физико-географическом отношении наиболее благоприятными ареалами для сохранения древних цивилизаций. В то же время значительные части населения, оказавшиеся на периферии человечества в суровых условиях внезапно наступившего похолодания и разнообразных разрушительных последствий природного катаклизма, видимо, вынуждены были перейти к пещерному образу жизни, с течением времени деградировали и создали ту культуру, которая теперь и называется первобытной. Текстуальные указания на реалистичность этой точки зрения, по мнению некоторых исследователей, находятся, в частности, в книге Иова (Иов 24:7-8; 30:3-7) [36,с.105].

Археологические данные также свидетельствуют в пользу этой гипотезы. К ним относятся многочисленные памятники пещерной живописи, погребений и орудий труда, найденных в пещерах преимущественно Западной Европы, Урала и некоторых других регионов мира. Находка в 1992 так называемого Тирольского человека или Эрци в Альпах, который жил в доледниковый период, результаты исследований его останков и найденных при нём предметов также указывают на реалистичность высказанных предположений. Проблема же интерпретации неандертальцев и их соотношения с кроманьонцами, часто рассматриваемая как одна из центральных проблем палеолита не имеет в настоящее время однозначного решения. Заметим, что часть исследователей считает неандертальцев расовой разновидностью людей, полностью вымерших в условиях наступившего ледникового периода. В настоящее время подавляющее большинство учёных не рассматривают неандертальцев в качестве предков кроманьонцев, поскольку существуют неопровержимые доказательства их одновременного существования. Таким образом, с точки зрения библейской истории эта первобытная культура является не исходной стадией эволюции человечества, а напротив — результатом деградации части человечества, оказавшегося в крайне неблагоприятных природных и социальных условиях [14,36,37].

Одним из наиболее сложных вопросов в реконструкции истории ноосферы является вопрос о датировке и продолжительности перечисленных этапов истории человечества. Очевидно, что методы дендрохронологии и радиоуглеродного датирования неприменимы к допотопной истории Земли. Баланс изотопов углерода в условиях древней Земли неизвестен, так как ни интенсивность образования радиоактивного углерода в стратосфере, ни скорость перемешивания атмосферы, также как и ряд других параметров необходимых для получения достоверных выводов неизвестны. Гипотеза астероидного удара, приведшего к колоссальным перемещениям вещества во всех географических оболочках Земли, также с необходимостью приводит к выводу о невозможности корректного применения обсуждаемых методов датирования ранее времени наступления относительного равновесия в процессе круговорота углерода. В работе [13, с.233] утверждается, что во многих случаях в древних окаменелых деревьях не обнаруживаются годичные кольца. Это означает, что отсутствует сам объект дендрохронологического исследования. Значит, если следовать библейской хронологии, вычисляемой по родословному принципу, предел дендрохронологической и радиоуглеродной датировки должен составлять 2500–3000 лет до н.э.

Таким образом, все предлагаемые в настоящее время решения по проблеме хронологии древних этапов биосферы и ноосферы являются гипотетичными. Они основываются на той или иной системе предпосылок, которые сами не являются достоверными, а только лишь предположительными. Однако достоверность самих рассмотренных этапов истории биосферы и ноосферы, как и креационная картина мира в целом представляется вполне правдоподобной моделью, не противоречащей комплексу современных научных данных. Поэтому она имеет полное право на существование наряду с другими моделями процесса.

С точки зрения христианского мировоззрения центральное место в креационной картине мира занимает вопрос об историчности евангельского повествования об Иисусе Христе и о понимании Его как воплощённого Бога — Слова, поскольку само Боговоплощение рассматривается как поворотный пункт всей истории мироздания в целом, ноосферы в особенности и в тоже время обращённое к каждому человеку в отдельности. В громадной литературе, посвящённой этой теме, с точки зрения целей настоящей работы, наибольший интерес представляют историографический и археологический аспекты. Историография в настоящее время располагает достаточно внушительным корпусом письменных источников как христианского (канонические и апокрифические), так и внехристианского происхождения, которые с несомненностью свидетельствуют об историчности самой личности Иисуса Христа [42–44]. Возникновение же археологии как науки было связано с поисками Креста, на котором был распят Иисус Христос, организованными римским императором Константином Великим и его матерью царицей Еленой в 326 году. В честь блистательного завершения этого первого в мировой истории археологического проекта был установлен праздник Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня (27 сентября по новому стилю, 14 сентября по церковному календарю), празднуемый до сих пор всей полнотой Христианской церкви и который с полным правом может быть назван днём рождения археологии.

История этих поисков вошла в «Жития святых» [45, том «Сентябрь»]. В дальнейшем археология предоставила целый ряд свидетельств об историчности Иисуса Христа [30–32]. Наиболее же красноречивым археологическим объектом, достаточно ясно свидетельствующим современному человеку о Воскресении Иисуса Христа, является Туринская плащаница, которую поэтому часто называют «пятым Евангелием». Результаты комплексной программы исследований Туринской плащаницы широко освещены в литературе, например [46–48].

Креационная историческая картина мира позволяет сделать и самый общий прогноз о дальнейшей истории человечества. Стремление значительной части человечества к новому объединению на основе секулярных ценностей в соответствии с Откровением святого Иоанна Богослова (Апокалипсис) должно закончиться новым Вавилонским столпотворением и концом нынешнего этапа человеческой истории. Основные черты современной эпохи, которая постоянно характеризуется как эпоха глобализации, международного терроризма и канун экологического апокалипсиса свидетельствуют не только о реалистичности библейской интерпретации исторического прошлого, но и о реалистичности библейских пророчеств о дальнейших судьбах мира.

Подводя итог всему сказанному, представляется уместным особенно подчеркнуть, что знание Библии, среди других текстов, изучаемых в различных учебных курсах в процессе подготовки специалиста культуролога имеет совершенно исключительное значение вне зависимости от конкретной мировоззренческой позиции, занимаемой тем или иным студентом или преподавателем.

Во-первых, Библия сама по себе представляет памятник культуры, первенствующий как по степени древности (время начала создания, начиная с XIII века до н. э.), так и по степени распространённости в мировой литературе (Библия стоит на первом месте в мире по общему тиражу изданий). Во-вторых, Библия сама стала источником целых пластов мировой культуры, прежде всего, художественной, которые не могут быть поняты без знания библейских текстов. В-третьих, как было показано, в течение последних полутора столетий, Библия может рассматриваться как уникальный исторический источник, поскольку целый ряд сведений, зафиксированных в текстах Ветхого и Нового Заветов, являются проверяемыми (и подтверждаемыми) средствами современной науки. Наконец, в-четвёртых, следует отметить чрезвычайное воспитательное значение книг как Нового Завета, так и Ветхого Завета (например, учительные книги Ветхого Завета, к которым относятся книга притчей Соломона, книги Премудрости Соломона и Премудрости Иисуса, сына Сирахова, книга Екклесиаста и др.). Изучение этих книг особенно существенно для молодых людей, поскольку именно в начале сознательной жизни важно усвоить те жизненные ориентиры, которые указывают не только на то, как следует поступать в тех или иных обстоятельствах жизни, но и на то, чего категорически не следует делать ни при каких обстоятельствах, чтобы не потерпеть краха в своей жизни.

С точки зрения методологии научного исследования представляются вечно актуальными слова, произнесённые ещё в ветхозаветные времена пророком Давидом «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь» (Пс.18:2). В эпоху же Нового времени, ознаменовавшейся невиданными ранее темпами развития науки и техники, мы слышим множество откликов на эти слова. Одними из самых ярких откликов являются слова двух гениальных учёных принадлежащих разным эпохам и странам, но размышлявшим об одном из наиболее важных вопросов культуры — взаимоотношениях науки и религии. Основоположник русской науки М.В. Ломоносов писал об этом так: «Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал своё величество, в другой свою волю. Первая видимый сей мир, Им созданный, чтобы человек смотря на огромность, красоту и стройность его зданий признал Божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия.

Вторая книга Священное Писание. В ней показано Создателево благословение к нашему спасению…Обои обще удостоверяют нас не токмо о бытии Божием, но и о несказанных к нам Его благодеяниях. Грех всевать между ними плевелы и раздоры» [49,с.254 — 260]. «Физика показует, подая обильную и богатую материю к познанию и прославлению Творца от твари» [50,с.222 — 223]. Почти через два столетия один из основоположников современного естествознания великий физик и философ Макс Планк говорил: «И религия, и естествознание нуждаются в вере в Бога, при этом для религии Бог стоит в начале всякого размышления, а для естествознания — в конце. Для одних Он означает фундамент, а для других — вершину построения любых мировоззренческих принципов. Это различие соответствует различиям в тех ролях, которые религия и естествознание играют в человеческой жизни. Естествознание нужно человеку для познания, религия — для того, чтобы действовать… Куда ни кинь взгляд, мы никогда не встретим противоречия между религией и естествознанием, а, напротив, обнаруживаем полное согласие как раз в решающих моментах.

Религия и естествознание не исключают друг друга, как кое-кто ныне думает или опасается, а дополняют и обуславливают друг друга. Самым непосредственным доказательством совместимости религии и естествознания, даже при самом критическом взгляде на вещи, вероятно, является тот исторический факт, что глубокой религиозностью были проникнуты как раз самые великие естествоиспытатели всех времен — Кеплер, Ньютон, Лейбниц… Позже, по мере детализации и разветвления культуры, пути науки и религии стали постепенно все более расходиться в соответствии с различием задач, которым они служат. Ибо насколько знания и умения нельзя заменить мировоззренческими убеждениями, настолько же нельзя выработать правильное отношение к нравственным проблемам на основе чисто рационального познания. Однако оба эти пути не расходятся, а идут параллельно, встречаясь в бесконечности у одной и той же цели…Следует неутомимо и непрестанно продолжать борьбу со скептицизмом и догматизмом, с неверием и суеверием, которую совместно ведут религия и естествознание, а целеуказующий лозунг в этой борьбе всегда гласил и будет гласить: к Богу!» [19].

Литература:

1. Данилевский Н.Я. Дарвинизм — СПб., 1885.
2. Ильин И.А. Путь к очевидности — М., 2007.
3. Николайкин Н.И., Николайкина Н.Е., Мелехова О.П. Экология — М.: Дрофа, 2004.
4. Грушевицкая Т.Г., Садохин А.П. Культурология — М., 2010.
5. Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии — М., 1997.
6. Якубанис Г. Эмпедокл. — Киев, 1994.
7. Русский космизм. — М.,1993.
8. Тейяр — де — Шарден П. Феномен человека. — М., 1987.
9. Дарвин Ч. Воспоминания о развитии моего ума // Дарвин Ч. Сочинения. Т. 9 — М., 1959.
10. Энгельс Ф. Диалектика природы — М., 1982.
11. Неделько В.И., Хунджуа А.Г. Основы современного естествознания. — М., 2008.
12. Вернадский В.И. Научная мысль как планетное явление. — М., 1991.
13. Вертьянов С. Общая биология. — М., 2005.
14. Вертьянов С. Происхождение жизни. — М., 2007.
15. Геном, клонирование, происхождение человека / Под ред. члена-корреспондента РАН Л.И. Корочкина. — Фрязино, 2004.
16. Корочкин Л.И. Онтогенез, эволюция и гены// Природа. 2002. №7.
17. Корочкин Л.И. Клонирование. — Фрязино, 2006.
18. Головин С.Л. Эволюция мифа. — М., 2000.
19. Планк М. Религия и естествознание// Вопросы философии, 1990, № 8.
20. Маклин Г., Окленд Р., Маклин Л. Очевидность сотворения мира. — М., 1991.
21. Черных Е.Н. Биокосмические «часы» археологии// История и антиистория. — М., 2001.
22. Дергачев В.А. Точные хронологические шкалы протяженностью свыше 10 тысяч лет и «статистическая хронология» А.Т. Фоменко// История и антиистория — М., 2001.
23. Волков П.В. Потомки Адама. — М., 2003.
24. Муравник Г.Л. История «биогенетического закона» Э. Геккеля: ошибка в экстраполяции или сознательная фальсификация? — XVIII Рождественские чтения, секция «Христианство и наука», январь, 2010. — http:// naukaibogoslovie.ru/node/54.
25. Моисеев Н.Н. Логика универсального эволюционизма и кооперативность // Вопросы философии. 1989. № 8.
26. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. — М., 1986.
27. Дарвин Ч. Происхождение видов путём естественного отбора или сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь. — СПб., 1991.
28. Скоробогатов Г.А. Где искать новые фундаментальные законы природы? // На перекрёстках химии. — Л., 1980.
29. Мерперт Н. Очерки археологии библейских стран. — М., 2000.
30. Василиадис Н. Библия и археология. — М., 2003.
31. Райт Дж.Э. Библия и археология. — СПб., 2003.
32. Снигирёв Р. Библейская археология. — М., 2007.
33. Архимандрит Алипий (Кастальский — Бороздин), архимандрит Исайя (Белов). Догматическое богословие. Курс лекций. — М., 1997.
34. Боринская С.А., Янковский Н.К. Люди и их гены: нити судьбы. — Фрязино, 2009.
35. Никонов Н.И. Тайна шестого дня: дни творения или миллионы лет? — СПб., 2008.
36. Головин С.Л. Всемирный потоп. — М., 2000.
37. Ляшевский С. Библия и наука. — М., 1996.
38. Старостин С.А. У человечества был единый праязык. Беседа Г. Зеленко с С. Старостиным// Знание — сила. 2003. № 8.
39. Интервью с лингвистом и переводчиком Александром Милитарёвым// Знание — сила. 2010. № 9.
40. Праязык. Опыт реконструкции. — М., 2010.
41. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. — М., 2003.
42. Флоровский Г.В. Жил ли Христос? — М., 1991.
43. Иисус Христос в документах истории. — СПб., 1999.
44. Бобринский А. Свидетельства нехристианских писателей первого и второго веков о Господе нашем Иисусе Христе и христианах. — Клин, 2002.
45. Жития святых святителя Димитрия Ростовского. — М., 2004.
46. Каледа Г. Плащаница Господа нашего Иисуса Христа. — М., 1998.
47. Синельников В. Тайна Библии. — М., 2000.
48. Синельников В. Туринская плащаница. — М., 2000.
49. Ломоносов М.В. Явление Венеры на Солнце, наблюденное в Санкт-Петербургской Императорской Академии наук мая 26 дня 1761 года //Ломоносов М.В. ПСС. — СПб., 1803. Т. 3.
50. Ломоносов М.В. Слово похвальное ея величеству государыне императрице Елизавете Петровне, самодержице всероссийской. Творение ноября 26 дня 1749 года// Ломоносов М.В. ПСС. — СПб., 1803. Т. 2.

С проблемой идентификации человек сталкивается, как только ему приходится соотносить свое поведение и мышление с существующими нормами, в попытке добиться ответной реакции окружающих; чаще всего — в поисках одобрения.

Однако, как уже было замечено в литературе о проблемах идентификации, по преимуществу сама необходимость идентификации проявляется в момент нарушения нормы или ее разрушения.

Наиболее емко этот процесс проявляется в художественной культуре, которая, являясь рефлексией на отношение художника к миру и себе в нем, представляет репрезентацию социальных явлений в художественном дискурсе. Прежде всего, как это убедительно доказал в своей работе О.А. Кривцун (6), данное утверждение может быть связано с литературой.

Репрезентации социальных явлений в художественной культуре способствует сущность художественного конфликта как системы «всех антиномических отношений, сумма всех бинарных оппозиций на все уровнях, взятых в наиболее интегрированном виде» (5; С. 8).

Одной из таких антиномий выступает в литературе оппозиция «Быт» и «Бытие», которая со времен русского реалистической литературы выступает чаще не как противопоставление, а как сопряжение. И именно непонимание возможности и естественности этого состояния вызывает протестную реакцию героев и ведет за собой развитие сюжета.

Но прежде всего подобная антиномичность важна для соотнесения дискурсивных планов: социальной реалии и ее репрезентации в литературном тексте.

«Одновременно содержание художественной жизни любой эпохи можно рассмотреть с позиций не только самодостаточности, но и с позиций преемственности. В истории не существует культур, действующий внутри которых базовый тип личности был бы абсолютно несопоставим с типом человека предыдущей эпохи. Шекспира, Мольера, Бальзака, Чехова, Пруста ставят и переиздают не потому, что они являются признанными авторитетами, которых <принято знать>, а потому что новые стадии и циклы художественной культуры «вычерпывают» из их произведений множество актуальных для себя смыслов» (6).

О.А. Кривцун в цитированной выше работе напоминает, что одним «из первых обратил внимание на механизм перехода художественного в общекультурное» Карл Фосслер в исследовании «Дух культуры в языке», показав «совмещенность двух планов — внутрилитературного и общекультурного» (6). Хотя наблюдение Фосслера касалось «форм эпистолярного общения между людьми, когда писателю удается изобрести некие языковые, стилевые и даже синтаксические конструкции, которые затем переносятся в повседневную сферу — сферу переписки и просто обыденного общения», данный подход можно распространить и на иные реалии. Так, в частности, литературный текст фиксирует состояние социального явления. Но и читатель создает свой образ данного явления сквозь призму его изображения в литературном тексте; ищет соответствий своему восприятию социума и себя в нем в литературном тексте.

Для уяснения возможностей художественной культуры в репрезентации такого социокультурного феномена, как семья, необходимо, прежде всего, обратиться к самой реалии.

Культурологию семья интересует с позиций ее участия в создании, сохранении и трансляции культурных ценностей. Шкала этих ценностей определяется поисками истины, добра и красоты (15).

Рассматривая человека как существо незавершенное и не имеющее семейного инстинкта, исследователь культуры повседневности приходит к выводу, что семья — это «искусственная психосоматическая, социальная и символическая иммунная система, в которой выращивается и существует человек» (9; С. 208).

Семейный мир и проблемы воспитания детей — эти «вечные свойства человека», по выражению Ю.М. Лотмана (8; С. 50), должны были придать жизненному укладу стабильность, при том, что сам феномен семьи претерпел не меньше изменений и влияний, чем государственная жизнь. Изменения эти происходили на самых ранних стадиях становления русской истории.

В связи с темой семьи внимание исследователей в первую очередь привлекает положение женщины в семье и влияние семьи на формирование личности ребенка (10).

В.В. Розанов в своем сочинении «Люди лунного света» указывает на иной ракурс проблемы семьи в христианстве, связанный с ложным пониманием смысла семейного единения людей: «У христиан, по строжайшему учению Церкви, брак есть форма; а миряне договорили: “формальность”. Эта-то суть и разрушает или растлевает европейскую семью» (12; С. 340).

О значимости семьи в истории В.В. Розанов говорит в работе «Цель человеческой жизни»: «В … общем процессе человеческого возрастания появляются, как медленно созидаемые его продукты, философия, искусство, и ранее их — семья, государство» (11; С. 518).

Согласно теории Н.О. Лосского, уникальность каждого человека ярче всего проявляется в соборности. «Мир состоит из бесконечного множества личностей. Многие из них творят все свои жизненные проявления на основе любви к Богу, большей, чем к себе, и любви ко всем остальным существам в мире» (7; С. 24).

Семья представляется собором абсолютно уникальных личностей. Во всяком случае, в идеале — именно в этом ее назначение в культуре. Уникальность каждой личности наиболее ярко проявляется в семье: только единство неповторимых действий каждого делают возможным ее существование. И поскольку действие каждого члена семьи предполагает реакцию другого и чаще всего нацелено на подчинение воли и интересов другого, естественно, что семья в первую очередь оказывает влияние на формирование личности.

Основным объектом воздействия, прежде всего, в семье оказывается ребенок. Во имя ребенка семья создается, в ребенке родители пытаются воплотить свое представление о воспитании: стремятся наверстать то, что, по их мнению, они сами недополучили в детстве, или, напротив, слепо копируют собственных родителей.

Каждый член семьи играет свою роль, четко определенную культурной традицией, и отказ кого-либо от исполнения своей роли деформирует семью, превращая «нормальную» семью в «аномальную» или «псевдосемью». Поэтому внимание к состоянию современного семейства в любую эпоху вполне оправдано.

По отношению к советской семье подчеркивается, что она «не является семьей как таковой; скорее это аномальная семья, в которой ответственность несет мать, она же зачастую доминирует. Возврат к цивилизации для нее начнется с возрождения «нормальной семьи» (в научном значении этого термина) и никак не раньше» (2; С. 48). Культура постсоветская, провозгласив поворот к христианским ценностям в сфере семьи, демонстрирует неспособность преодолеть инерцию семейных отношений, сложившихся в тоталитарную эпоху.

В «психопатический круг» современной семьи, которая ориентирована на традицию христианства и православия, явно или скрыто включены проблемы нравственного становления человека и действия «закона оскудения душевных сил» (13; С. 145–146).

Таким образом, в культурной традиции отмечается взгляд на семью как на Малую Церковь, «высочайшую святыню» и ненормальное для человека состояние одновременно. В то же время семья оказывается инструментом воздействия на человеческую личность со стороны государства, и ее необходимость трактуется как неизбежное общественное зло, противостоящее свободе человека в его духовно-эмоциональной сфере. В восприятии христианской культуры, отметившей сверхприродное и надсоциальное назначение семьи, «пустая форма семьи, не наполненная любовью и духом, не осуществляет своего назначения» (4; С. 30).

В современной культуре семья представляет собой симулякр. Но может ли пустая форма служить основой смыслообразования? В данном случае речь, видимо, может идти лишь об идее смысла, его образе.

«Агонизирующая реальность», которая порождает симулякр, согласно Бодрийару (17; С. 423), это уже не мир эстетики, но характеристика социума. Если же сопоставить понятие симулякра с платоновской оппозицией «модель-оригинал — подражание», то становится очевидным, что идея семьи в культуре и модели семьи в культуре именно такую оппозицию и создают.

Каждый член семьи должен играть свою роль, четко определенную культурной традицией, и отказ кого-либо от исполнения своей роли деформирует семью, превращая «нормальную» семью в «аномальную» или «псевдосемью». Поэтому внимание к состоянию современного семейства в любую эпоху вполне оправдано. Однако исполнение ролей, согласно идее семьи, «не читки требует с актера, а полной гибели всерьез», как писал по другому поводу Б. Пастернак. Не то в симулякре.

Собственно, симулякром семья стала не сегодня и даже не вчера. Еще в середине XIX в. разрабатывая в своем публицистическом и художественном творчестве понятие «случайное семейство», Ф.М. Достоевский утверждал, что «современное русское семейство становится все более случайным семейством»: «случайность современного русского семейства, по-моему, состоит в утрате современными отцами всякой общей идеи, в отношении к своим семействам, общей для всех отцов, связующей их самих между собою, в которую бы они сами верили и научили бы так верить детей своих, передали бы им эту веру в жизнь. Заметьте еще: эта идея, эта вера — может быть, даже, пожалуй, ошибочная, так что лучшие из детей впоследствии сами бы от нее отказались, по крайней мере, исправили бы ее для своих уже детей, но все же самое присутствие этой общей, связующей общество и семейство идеи — есть уже начало порядка, то есть нравственного порядка, конечно, подверженного изменению, прогрессу, поправке, положим так, — но порядка» (1; С. 178–179).

В XX веке ситуация только усугубилась. Ибо роль отца, матери и педагога-воспитателя приняло на себя государство.

При этом риторика родства, в том числе и семейная, постоянно использовалась на протяжении XX века властью для влияния на общество, поскольку понятие «семьи» и лексика, входящая в этот концепт, имели в своей основе и в сознании людей более положительную, нежели негативную семантику. И, следовательно, данная лексика могла быть использована властью как средство манипуляции общественным сознанием и общественным мнением для достижения необходимого результата.

В первое десятилетие XXI века была декларирована попытка возвращения сакрального смысла понятию «семья», одушевление симулякра. Однако эти попытки показали, что все движения власти в этом направлении не более, чем замещение смысла: если прежняя власть была разоблачена в своем отвержении сакрального, то нынешняя, получив урок, выставила сакральное на первый план, заявив о возрождении семейных ценностей. Но декларативность аксиологических нововведений обнаружила, что обществу предлагается тот же симулякр. Крайнее проявление его можно сегодня встретить в уличной рекламе: «У мусора есть свой дом», «Семья из двух банок снимет мусорный бак. Чистоту гарантируем» — сообщают рекламные плакаты с изображением урны и использованной тары, призывая граждан не сорить.

Возвращаясь к «вычерпыванию смыслов», их актуализации при обращении к литературным текстам XIX века, можно сказать, что художественная культура чутко следила за изменениями, происходившими с семьей, что, безусловно, отражало и стремление поколений к идентификации в эпохе и культуре.

К теме семьи обращались многие писатели на протяжение всего XIX века. Не обошли ее и Грибоедов, и Пушкин, и Лермонтов, и Гоголь, и А.Н. Островский, и Лесков… Однако в их творчестве семейная проблематика, хотя и играла очень важную, сюжетообразующую роль, она оставалась на уровне мотивов, ситуаций, развития интриги. В романном творчестве второй половины XIX века феномен семьи имел идеологическую смысловую нагрузку. В связи с чем и можно говорить о фиксировании в художественной культуре, в частности в литературе, трансформации образов идентификации.

Во второй половине XIX века (и хронологические рамки эти даже уже — 1860–1880-е гг.) над проблематикой, связанной с семьей как основным социокультурным феноменом эпохи, работают многие романисты. Помимо Толстого и Достоевского, это — Гончаров, Тургенев, СалтыковЩедрин.

Так, Гончаров воплотил свои идеалы в образах Обломова и Штольца. Это парадоксальное сочетание умиротворенности семейной жизни Обломова, нарисованной в Сне Ильи Ильича, и деятельного, полного труда и красоты альянса Штольца и Ольги Ильинской, в котором Гончаров пытался представить идеальную семью, создает определенный объем в изображении жизни современного писателю семейства. Хотя сам романист на проблему изображения современной действительности смотрел иначе, считая более подходящими для этого сатирические краски.

Но прежде, чем сатирический талант М.Е. СалтыковаЩедрина «обратился к семье, к собственности, к государству и дал понять, что в наличности ничего этого уже нет» (16; С. 25), в русской литературе семейная тема возникла в ракурсе спора отцов и детей. Эпоха реформ совпала с появлением романа И.С. Тургенева «Отцы и дети». Тургенев проблему отцов и детей переводит в плоскость взаимоотношения поколений, спора различных идеологий. При этом Аркадий Кирсанов, по возрасту принадлежащий к «детям» и изо всех сил старающийся не отставать от Базарова, вряд ли может быть по своим взглядам и поведению быть причислен к сторонникам новой идеологии.

Если же рассмотреть семейную проблематику романа не с позиций идеологического спора «отцов» и «детей», а с точки зрения организации автором художественного пространства, то мы заметим, что семейное счастье становится уделом Кирсановых: Николая Петровича и его сына Аркадия. Николай Петрович счастлив с Фенечкой, Аркадий женится на сестре Одинцовой Кате. Павел Петрович и Евгений Базаров семейного счастья не знают.

Таким образом, семья, по Тургеневу, — удел, или счастье, людей «обыкновенных». «Необыкновенным» трудно смириться с обыденностью предназначенья, которое исполняют люди «обыкновенные», и перенести его на себя. Нигилизм, распространивший свое отрицание на все сферы общественной жизни, естественно изменил отношение к семье. Но не случайно в последователи Евгению Базарову даны Кукшина и Ситников, вульгарно трактующие взгляды своего учителя, в общем-то доводя их до логического завершения.

Отрицающему любовь Базарову посылается испытание любовью, которое он оказывается неспособным выдержать.

Н.Г. Чернышевский в своем романе «Что делать?» все события семейно-психологического сюжета (фиктивный брак, самоустранение Лопухова, новое замужество Веры Павловны и др.) мотивирует идеологически: как результат следования новой морали, то есть теории разумного эгоизма (14; С. 184).

Не сумев ниспровергнуть «основы» общества, в числе которых всегда была и семья, новая мораль тем не менее расшатала их. Вот почему спустя полтора десятилетия после выхода в свет романа Тургенева Гончаров уповал в изображении «неустановившегося текущего» лишь на сатирический талант Щедрина.

С 1875 по 1880 год Салтыков-Щедрин работал над романом «Господа Головлевы», главной темой которого стал распад и крах дворянского семейства.

В одном из писем Салтыков-Щедрин указывает на «миссию» художника «спасти идеал свободного исследования, как неотъемлемого права всякого человека, и обратиться к тем современным «основам», во имя которых эта свобода исследования попирается… Я обратился к семье, к собственности, к государству и дал понять, что в наличности ничего этого уже нет. Что, стало быть, принципы, во имя которых стесняется свобода, уже не суть принципы даже для тех, которые ими пользуются. <…> На принцип семейственности написаны мною “Головлевы”» (16; С. 27).

В связи с разработкой темы краха дворянского семейства в русской литературе напрашивается сопоставление творчества Салтыкова-Щедрина и Гоголя. В связи с этим вспоминается история гибели семейства Плюшкина: деятельный хозяин, созидатель благоустроенного помещичьего хозяйства и благополучного «дворянского гнезда», пережив смерть жены, оставленный детьми, превращается в одинокого скопидома и бессознательного разрушителя того здания, которое сам ранее воздвигал.

Порфирий Владимирович Головлев, Иудушка, на совести которого целая цепь «умертвий» в головлевском семействе, в финале романа «Господа Головлевы» приходит к покаянию, пытаясь искупить «предшествующие неудачные и отвергнутые возвращения «блудных детей» в имение Головлевых» (3; С. 141). Когда Порфирий Головлев просит прощения у Бога и у Анниньки, он просит простить его «за всех». И это соборное сознание, которое вдруг проявляется в герое, роднит его с героем романа Достоевского «Братья Карамазовы» Дмитрием Карамазовым, с его идеей всеобщей виновности: все за всех виноваты (3; С. 140).

Герои Толстого совершают поступки в отношении своей семьи, направленные на ее создание (Левин), разрушение (Анна), сохранение путем соблюдения формальных приличий (Каренин). Поведение героев подчинено желанию автора провести «мысль семейную» как основу счастливой или, во всяком случае, правильной, жизни человека.

Для Ф.М. Достоевского понятие семьи и представление о ее роли гораздо глубже семантического поля «счастливая — несчастливая» семья. Он смотрит на проблему иначе. Писателю важно найти истоки современного семейного нестроения. Вместо противопоставления идеала и художественной реальности Ф.М. Достоевский показывает причины и следствия распада «благочестивого семейства».

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», — в качестве альтернативы этой формуле Л.Н. Толстого Ф.М. Достоевский предлагает семантическую оппозицию «случайное семейство» — «благочестивое семейство». А.П. Чехов заостряет внимание читателя на деформированности пространства, давая ему имя «безотцовщина».

XX век принял эстафету. Литература по-прежнему искала и создавала смыслы через репрезентацию феномена семьи. Интересно в этой связи наблюдение над литературными антиутопиями. Утописты отрицали семью как субъект воспитания детей. Ребенок для них являлся объектом государственного воспитания или же искусственного выведения породы (как у Т. Кампанеллы).

Однако создатели литературной антиутопии предостерегали от возможных последствий разрушения семьи. История подтвердила их правоту. В середине XX в. последствия крушения семьи стали катастрофическими для всего общества. Так, Э. Эриксон считал, что главной причиной прихода Гитлера к власти в Германии являлась потеря авторитета отцов в глазах сыновей. Гитлер выступал в качестве «идеального заменителя отца» (2; С. 45).

У Е.И. Замятина в романе «Мы» нет даже понятия «семья». Государство берет на себя все заботы о продлении человеческого рода. У О. Хаксли в романе «Прекрасный новый мир» слова «отец» и «мать» в тоталитарном обществе становятся бранными. Подобная картина наблюдается в произведениях А.П. Платонова: дети отчуждены от семьи и лишены заботы со стороны властей, а потому умирают в раннем возрасте.

Предельным решением семейных, брачных и сексуальных проблем является роман В.Н. Войновича «Москва 2042», где показано практически полное отсутствие разницы между мужчиной и женщиной.

Сегодня в культуре семья выступает деформированным пространством. Однако и за образование смыслов отвечает она же. Таким образом, возникает вопрос: а можно ли опираться на смысл, рожденный в подобного рода системе? Если нет, то какая социокультурная реалия может прийти на смену семье?

Литература

1. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30-ти тт. Л., 1972–1990. Т. 25. Л., 1983.
2. Дружинин В.Н. Психология семьи. Екатеринбург, 1998.
3. Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск, 1995.
4. Ильин И.А. Основы христианской культуры. М., 2007.
5. Коваленко А.Г. Художественный конфликт в русской литературе ХХ века (структура и поэтика художественного конфликта в русской литературе ХХ века). Пособие по спецкурсу. — М., 2001.
6. Кривцун О.А. Художественные эпохи в культуре Нового времени: проблема идентификации.// Искусствознание. М., 2001. № 1. Цит. по: http://www.deol.ru/users/ krivtsun/article21.htm
7. Лосский Н.О. Мир как осуществление красоты. М., 1998.
8. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994.
9. Марков Б.В. Культура повседневности. СПб., 2008.
10. Пушкарева Н.Н. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X — начало XIX в.). М., 1997.
11. Розанов В. Цель человеческой жизни // Розанов В. Метафизика христианства. М. — Харьков, 2001.
12. Розанов В.В. Метафизика христианства. М.–Харьков, 2001.
13. Священник Анатолий (Гармаев). Психопатический круг в семье. Мн., 2002.
14. Старыгина Н.Н. Русский роман в ситуации философско-религиозной полемики 1860–1870-х годов. М., 2003.
15. Столович Л.Н. Красота. Добро. Истина. Очерк эстетической аксиологии. М., 1994.
16. Тюнькин К.И. Вершины русской сатиры / Гоголь Н.В. Ревизор. Мертвые души. Шинель. Салтыков-Щедрин М.Е. Господа Головлевы. Сказки. М., 1982.
17. Baudrillard J. Simulacra & Simulation// Postmodernism. An International Anthology. Р. 441. (Цит. по: Культурология XX век. Словарь. СПб., 1997. С. 423.)